Владимир Богораз - Собрание сочинений В. Г. Тана. Том восьмой. На родинѣ [Старая орфография]

— Что съ тобой, Коля? — спросила Елена Алексѣевна уже встревоженнымъ тономъ. Она успѣла было задремать, но новый стонъ мужа разбудилъ ее во второй разъ.

Она протянула руку къ столику передъ кроватью.

— Гдѣ спички, Коля? — спросила она опять своимъ обыкновеннымъ голосомъ. Оба они не курили табаку и по обыкновенію всѣхъ людей, непривычныхъ къ частому употребленію огня, были беззаботны насчетъ зажигательныхъ матеріаловъ. Но въ комнатѣ было холодно, и ей не очень хотѣлось вылѣзать наружу изъ-подъ теплаго одѣяла.

Вмѣсто отвѣта, Николай Петровичъ крѣпко сжалъ челюсти и опять попробовалъ присѣсть на постели. Елена Алексѣевна прислушалась и вдругъ поспѣшно соскочила съ кровати и побѣжала на кухню, шлепая босыми ногами по холодному полу. Молчаніе мужа, который, очевидно, уже не спалъ, окончательно испугало ее.

Когда она вернулась въ спальню съ кухонной лампой въ рукахъ, Николай Петровичъ снова перемѣнилъ положеніе. Онъ лежалъ ничкомъ на постели, подтянувъ подъ себя ноги и руки и напоминая огромную лягушку. Онъ захватилъ себѣ брюхо руками и какъ-то странно не то мычалъ, не то слабо стоналъ отъ боли.

— Гдѣ болитъ, Коля? — торопливо спрашивала Елена Алексѣевна. — Хочешь компрессъ?

— Животъ! — промычалъ Николай Петровичъ, дѣлая попытку втянуть внутрь всю заднюю половину тѣла и какъ будто собираясь подпрыгнуть вверхъ. — Мм!..

— Говорила я тебѣ: не ѣшь много, — не удержалась Елена Алексѣевна.

Въ этотъ вечеръ они поздно пришли съ журфикса, гдѣ, вмѣсто ужина, былъ обыкновенный петербургскій чай и столъ съ закусками.

На журфиксѣ много говорили о различныхъ текущихъ вопросахъ, о нео-идеализмѣ и нео-богословіи, о взаимномъ отношеніи города и деревни, о третьемъ элементѣ, о бывшихъ, настоящихъ и даже будущихъ людяхъ, о положеніи окраинъ и положеніи урядниковъ. Николай Петровичъ тоже говорилъ и вмѣстѣ съ тѣмъ уничтожалъ одинъ бутербродъ за другимъ. Онъ развивалъ свою любимую идею о томъ, что интеллигенція имѣетъ собственные классовые интересы, и, наконецъ, такъ увлекся, что совершенно опустошилъ коробку съ копчеными шпротами, которая какъ разъ подвернулась ему подъ руку.

Николай Петровичъ много голодалъ смолоду и, быть можетъ, потому привыкъ ѣсть много и прожорливо. На качество ѣды онъ не обращалъ вниманія и часто даже не сознавалъ, что именно онъ отправляетъ въ желудокъ. Иногда, проходя мимо мелочной лавки, онъ покупалъ кусокъ холоднаго пирога съ капустой и уничтожалъ его на ходу. Въ послѣдніе годы, когда онъ приблизился къ сорокалѣтнему возрасту и волосы его стали сѣдѣть, эта привычка стала обращаться во вредъ. Онъ велъ сидячій образъ жизни, и грубая пища была тяжела для его ослабѣвшаго желудка. Доктора прописали ему діэту, но онъ былъ слишкомъ занятъ и небреженъ, чтобы обращать на нее сколько-нибудь значительное вниманіе.

Новый припадокъ боли прошелъ волной по животу Николая Петровича, полоснулъ его по груди и, поднимаясь выше и выше, докатился до самаго горла. Ему казалось теперь, что въ горлѣ его застряло что-то большое, черное, осклизлый и упругій шаръ, который рвется наружу, какъ перестоявшіяся дрожжи изъ закупоренной бутылки.

Онъ свѣсился головой черезъ край кровати и сдѣлалъ мучительное усиліе, но шаръ не выходилъ. Что-то въ груди его судорожно стиснулось и какъ будто даже щелкнуло, и онъ почувствовалъ во рту противно — ѣдкій вкусъ, захватившій ему дыханіе. Струйка слюны протянулась изъ его рта, на минуту повисла внизъ, какъ тонкая паутина, потомъ осѣла на полу большой прозрачной каплей. Николай Петровичъ замоталъ головой и, снова перемѣнивъ положеніе, откинулся на подушки и принялся растирать себѣ руками животъ.

Острая боль быстро уходила, какъ будто таяла въ чувствѣ общаго угнетенія. По всему тѣлу Николая Петровича распространилось нехорошее, тусклое, какъ бы даже гнилое ощущеніе. Ему казалось, что его животъ набитъ чѣмъ-то кислымъ и тяжелымъ, что подпираетъ ему грудь и не даетъ найти мѣста на кровати. Николаю Петровичу стало тоскливо.

— Доктора! — сказалъ онъ слабо и закрылъ глаза.

Николай Петровичъ не любилъ и не умѣлъ хворать. Но за послѣдніе два года у него было два припадка въ томъ же родѣ, и онъ каждый разъ терялся и падалъ духомъ и рѣшалъ, что «оно пришло». Оно было то черное и бездонное, чего боится всякая живая тварь на землѣ и въ то же время знаетъ, что оно неизбѣжно придетъ и что отъ него не спрячешься никуда. Прежніе припадки окончились скоро и благополучно. Послѣ нихъ Николай Петровичъ нѣсколько времени соблюдалъ діэту, пока было живо впечатлѣніе страха, а потомъ забывалъ и принимался за старое.

Квартира Коханскаго уже пришла въ движеніе. Елена Алексѣевна растерянно бѣгала изъ кухни въ спальню и приготовляла горячій компрессъ. Бѣдная родственница, жившая вмѣстѣ съ Коханскими и наполовину замѣнявшая прислугу, поспѣшно одѣвалась за перегородкой. Даже маленькій Володька, разбуженный свѣтомъ и шумомъ, присѣлъ на своей кроваткѣ и смотрѣлъ на отца испуганными, ничего не понимающими глазами. Нижняя губа его понемногу стала дрожать и выпячиваться впередъ, и видно было, что еще черезъ минуту онъ разразится крикомъ и внесетъ свою долю въ окружающій хаосъ.

Прошло томительныхъ полчаса. За это время Елена Алексѣевна успѣла перепробовать надъ больнымъ горячіе и холодные компрессы и даже припарки, но Николай Петровичъ не могъ выносить прикосновенія къ своему животу никакихъ постороннихъ тѣлъ; онъ сорвалъ съ себя бѣлье и сидѣлъ на постели, накинувъ себѣ на спину простыню, скорченный, нескладный и волосатый, какъ больной орангутангъ, раскачивался взадъ и впередъ и мычалъ отъ боли.

Докторъ явился съ заспаннымъ лицомъ и сердитымъ видомъ человѣка, котораго разбудили въ самую интересную минуту. Онъ тоже былъ въ минувшій вечеръ на журфиксѣ, гдѣ гости занимались пивомъ и винтомъ съ присыпкой.

— Ну-съ? — спросилъ онъ Николая Петровича, неодобрительно разсматривая его полуобнаженную и волосатую грудь.

— Животъ! — промычалъ Николай Петровичъ. — М-м!..

Воля его слабѣла, и онъ еле сдерживался, чтобы не закричать во весь голосъ отъ боли.

— Что вы дѣлали вчера? — настаивалъ докторъ, какъ строгій учитель, исповѣдывающій нашалившаго ученика.

— Въ гости сходили! — уже наполовину стоналъ Николай Петровичъ.

— Выпили! — докончилъ врачъ. Онъ не могъ представить себѣ вечера въ гостяхъ и подобнаго припадка безъ самой основательной выпивки.

— Не пью я ничего, — слабо возразилъ Николай Петровичъ. — Во снѣ меня схватило… Животъ!.. О-о!

Онъ перегнулся впередъ и почти упалъ лицомъ въ колѣни, потомъ выпрямился, метнулся и заискалъ руками, какъ бы ища, за что ухватиться.

— Ради Бога, сдѣлайте что-нибудь, докторъ! — сказала Елена Алексѣевна.