Владимир Богораз - Собрание сочинений В. Г. Тана. Том восьмой. На родинѣ [Старая орфография]

Владиміръ Ивановичъ освободился въ четыре часа и, даже не пообѣдавъ, отправился въ больницу, но Пашенькино тѣло было уже въ анатомическомъ театрѣ. Онъ переспросилъ сидѣлку и, получивъ тотъ же неумолимый отвѣтъ, надѣлъ шляпу и отправился домой. Погода была вѣтреная и дождливая и въ каждомъ порывѣ вѣтра ему чудилось: «Приди завтра, завтра приди, Володюшка!..»

По дорогѣ онъ опять захватилъ изъ винной лавки бутылку водки и огурцовъ на закуску. Однако, на другой день онъ пришелъ въ департаментъ въ обычное время. Передъ глазами его ходили синіе круги, строки казенныхъ бумагъ сливались и разливались, какъ черви, перо заострялось; какъ скальпель, и вонзалось въ невинный бумажный листъ, бѣлый и чистый, какъ молодое женское тѣло. Владиміръ Ивановичъ кое-какъ досидѣлъ до конца, потомъ пошелъ съ Бабкинымъ въ трактиръ. Черезъ два часа за третьею парой пива онъ разсказывалъ Бабкину, какъ жалостно прощалась съ нимъ Пашенька, заливался горючими слезами и чувствовалъ себя легче. Бабкинъ сочувственно крутилъ губами и фыркалъ, потомъ заказалъ четвертую пару пива, а разстроенная машина гудѣла и надрывалась какъ монотонный requiem.

С.-Петербургъ, 1899.

Жаркій лѣтній день загорался надъ Урочевомъ. Солнце только что взошло, и роса блестѣла въ травѣ, но комары и слѣпни поднимались тучами, готовые опять напасть на скотъ, немного отдохнувшій на ночномъ пастбищѣ отъ дневного мучительства. Лошади ушли на болото, гдѣ было свѣжѣе, но пузатыя коровы, тонкія ноги которыхъ были слишкомъ слабы, чтобы пробираться по кочкамъ, не хотѣли уходить отъ деревни и жались у дымокуровъ, которые каждая семья разводила передъ своею дверью для защиты отъ насѣкомыхъ.

Изъ березовой рощи, примыкавшей къ поселку, слышалось негромкое горловое пѣніе, похожее на жужжаніе шмеля.

Это молодыя якутки, возвращаясь съ ночного осмотра рыбной верши, зашли надрать бересты для бураковъ, такъ какъ лѣто выдалось многотравное и благопріятное для скота, и для молочныхъ скоповъ нужна была новая посуда.

Урочево представляло безпорядочную группу деревянныхъ юртъ, разбросанныхъ на небольшой полянѣ, расчищенной изъ-подъ лѣса, — это было единственное сухое мѣсто на двадцать верстъ въ окружности.

Дальше, за предѣлами ближайшихъ ивовыхъ зарослей, начинались мокрые луга и совершенно непроходимая тайга, гдѣ корявыя деревья росли на верхушкахъ странныхъ зыблющихся холмиковъ и въ густомъ мху подъ буреломомъ стояли холодныя лужи, заставлявшія проваливаться по поясъ самаго опытнаго путника, который рискнулъ бы забраться въ эти непролазныя дебри.

Якутскія юрты были устроены съ небрежностью, скорѣе пригодной для тропиковъ, чѣмъ для суровыхъ урочевскихъ холодовъ.

Зимою вмѣстѣ съ людьми здѣсь помѣщался также скотъ, въ темномъ отдѣленіи по другую сторону входа. Для большей теплоты стѣны смазывались толстымъ слоемъ навоза, но лѣтомъ обмазка осыпалась, и повсюду свѣтились щели, давая свободный проходъ не только вѣтру и солнцу, но даже надоѣдливымъ насѣкомымъ.

Посреди поселка на низкомъ, но довольно широкомъ холмѣ, образовавшемся отъ столѣтнихъ наслоеній мусора и щепокъ, стояло большое зданіе, по внѣшнему виду котораго трудно было судить о его назначеніи.

Оно было по образцу якутскихъ жилищъ составлено изъ стоячихъ бревенъ, но бревна были на подборъ ровныя, толстыя и такъ плотно прилаженныя другъ къ другу, что нигдѣ не осталось мѣста для щели. Надъ бревнами было положено нѣсколько связей, срубленныхъ по-русски уголъ на уголъ, и въ небольшихъ перпендикулярныхъ стѣнкахъ были прорѣзаны бойницы, заткнутыя изнутри круглыми затычками изъ оленьей шкуры. Огромная труба камина возвышалась на плоской крышѣ, какъ дупло обгорѣлаго дерева, и надъ нею нависла какая-то странная шапка, соединенная съ системой колѣнчатыхъ деревянныхъ рычаговъ, сходившихъ внизъ. Со всѣхъ четырехъ сторонъ были пристроены сараи, хлѣва, сѣнники, странные туземные амбары на высокихъ стойкахъ, какъ будто забравшіеся на ходули, навѣсы для сушеной рыбы, и надъ всей этой кучей построекъ поднимался длинный жидкій шестъ съ громоотводомъ и анемометромъ, а въ нѣкоторомъ отдаленіи возвышалась сухопарая метеорологическая будка съ рѣшетчатыми стѣнками и такими прямыми деревянными ногами, какъ будто онѣ потеряли способность гнуться отъ застарѣлаго ревматизма.

Будка соединялась съ жилищемъ рѣшетчатымъ переходомъ, по которому можно было пробираться только при помощи системы кольевъ, пристроенныхъ то слѣва, то справа. Прогулка по этому переходу въ ненастную зимнюю ночь была впору развѣ для искуснаго акробата, а не для обыкновеннаго смертнаго.

Переходъ доходилъ до самой двери, въ верхней части которой была вырѣзана форточка, въ родѣ слухового окна, плотно закрытаго изнутри деревяннымъ ставнемъ. Послѣднее колѣно рычага, сходившее съ крыши внизъ, тутъ же проникало сквозь дверной косякъ внутрь жилища. Форточка безшумно отворилась, и длинное тощее тѣло проскользнуло наружу, съ ловкостью паука пробѣжало по утлому переходу, быстро перебирая руками и ногами по невѣрнымъ точкамъ опоры, потомъ выпрямилось на небольшой площадкѣ передъ будкой и усѣлось на перекладинѣ, замѣнявшей скамью. Это былъ человѣкъ высокаго роста и красиваго худощаваго сложенія, одѣтый въ короткую кожаную рубаху, открытую на груди и съ большимъ карманомъ у пояса, откуда торчала коричневая записная книжка.

Его скрещенныя ноги, небрежно спущенныя внизъ черезъ край доски, напоминали извѣстную статую Мефистофеля, изваянную Антокольскимъ, но на широкихъ сухихъ плечахъ сидѣла типичная голова стараго степного татарина съ жидкой бородой, широкими скулами и глубоко впавшими темнокарими глазами; тонкія губы были плотно сжаты, высокій, немного суженный съ боковъ черепъ былъ выточенъ округло и крѣпко.

Идеи, попадавшія подъ этотъ черепъ, не разлагались и не вывѣтривались, но медленно и упорно развивались, стараясь достигнуть зрѣлости, чтобы потомъ такъ же упрямо стремиться къ воплощенію въ дѣло.

Александръ Никитичъ Кириловъ былъ старожиломъ Урочева. Когда, десять лѣтъ тому назадъ, онъ поставилъ первое бревно своего жилища на уплотненную почву выморочнаго якутскаго сельбища, по сосѣдству было только два дома. Съ тѣхъ поръ къ жителямъ присоединились еще восемь семей, привлеченныхъ возможностью заработка вокругъ обширнаго молочнаго хозяйства, которое онъ развелъ на этихъ сочныхъ болотистыхъ лугахъ, и возникъ порядочный поселокъ. Теперь съ каждымъ годомъ прибавлялись новые дома, и Урочево скоро обѣщало сдѣлаться центромъ этого малонаселеннаго околотка, гдѣ большая часть поселковъ состояла изъ одного, двухъ жилищъ.