Владимир Богораз - Красное и черное [Старая орфография]

Никакого особаго вкуса къ своему новому званію Соломко не проявлялъ.

— Я этой знатности высокой ничего не чувствую. Какъ былъ я извозчикъ, сейчасъ бы взялъ повозилъ, для меня такъ просто. Я не какая знатная особа, только представитель, чтобъ сказать народную правду. Назадъ уйти я съ радостью согласенъ, но умереть умру, правды не скрою. Пускай берутъ. Самъ не рѣшаюсь, но пускай убиваютъ. Пусть дѣлаютъ, какъ имъ сила позволитъ. Солнце шапкой не закроешь. Будетъ правда на нашей сторонѣ.

Редакторскую отвѣтственность Соломко принялъ съ большой готовностью.

— Гоненіе на газеты, пусть и моя доля въ томъ. Ораторъ я плохой, научиться — силы не тѣ. Пусть я хоть пострадаю. Ничего самъ не сдѣлалъ, подъ судъ попалъ, — тѣмъ моя дѣятельность кончается. Я вѣдь знаю: мы пришли сюда по костямъ народнымъ. Не будь тѣхъ борцовъ, не будь людей по тюрьмамъ, я бы не былъ этимъ членомъ.

Теоретически Соломко былъ совершенно готовъ къ печальному думскому концу.

— Пусть разгоняютъ, — говорилъ онъ, — что изъ того? Мы дѣлать не можемъ. Пожалуй, сами не досидимъ, поѣдемъ по домамъ.

Однимъ словомъ, то самое настроеніе, которое выразилось въ предложеніи безхитростнаго отца Пояркова, еще задолго до развязки.

— Что намъ здѣсь дѣлать, поѣдемъ домой!..

Но несмотря на это, внезапная развязка поразила Соломку, какъ громъ съ яснаго неба.

Какъ большая часть крестьянскихъ депутатовъ, Соломко рѣшительно не зналъ, какъ поступить. Оставаться въ Петербургѣ, но «слабая Дума» уѣхала въ Выборгъ и очистила поле дѣйствія. Соломко ѣздилъ въ Выборгъ вмѣстѣ съ другими, потомъ подписалъ думское обращеніе и сталъ рваться домой.

— Что мнѣ тутъ жить? Я поѣду туда, къ тѣмъ мужикамъ, которые выбрали меня. Пусть поддержутъ, какъ умѣютъ. Тутъ мнѣ не мѣсто. Нырну въ деревню, какъ въ воду, даже не брызнетъ. Слѣда не останется.

Увы, суджанскій депутатъ не принялъ во вниманіе бдительности начальства, которое давно подбиралось къ новенькой депутатской неприкосновенности. Бѣдная «злая штунда» въ бараньей шубѣ не думала о конспираціи. Его взяли въ Суджѣ на самомъ вокзалѣ и, дѣйствительно, «даже не брызнуло». Дальнѣйшія свѣдѣнія о его судьбѣ расходятся. Телеграммы Р. А. сообщали, что Соломку выпустили, а телеграммы С.-Пб. А., — что его, увезли въ Петербургъ.

Быть можетъ, то и другое имѣло мѣсто по очереди.

Гдѣ ты теперь, Соломко? Возишь попрежнему больничныя дрова и воду, и самого господина доктора, или помѣщикъ Хайновскій поправилъ свой промахъ и заточилъ тебя въ узилище? Или обоихъ васъ посадили вмѣстѣ съ докторомъ, а въ больницу помѣстили стражниковъ, чтобъ постеречь избирателей?

Что мы будемъ дѣлать съ тобой, Илларіонъ Соломко? Подождемъ до новыхъ выборовъ, или «поддержимъ», какъ умѣемъ?

Вчера вечеромъ подъ моими окнами казаки зарубили человѣка. Онъ убѣгалъ, безоружный, спасаясь отъ преслѣдования. Верховой казакъ догналъ его и ударилъ шашкой. И онъ остался на мостовой, какъ груда лохмотьевъ. Жена моего брата, стоявшая у окна, отчаянно вскрикнула.

— Не кричи, а то застрѣлятъ… Отойди отъ окна!

— Они застрѣлятъ, они сильнѣе. У нихъ пулеметы и ружья. А у насъ голыя руки, у насъ нѣтъ оружія.

Боже мой, долго ли это будетъ длиться — годъ или два года, или еще поколѣніе, или цѣлую вѣчность?.. Впрочемъ, долго продлиться это не можетъ, или вся Россія потеряетъ разсудокъ и невооруженные люди на улицахъ станутъ набрасываться на насильниковъ и грызть ихъ зубами.

О, если бы можно было убивать желаніемъ, сдѣлать крылатое слово тяжелымъ и крѣпкимъ и ударить имъ съ размаха, какъ полосою стали!..

Въ горлѣ сохнетъ, сердце сжимается, красные круги въ глазахъ. Палачи! вы отравили наши сны. Мечты наши стали багровы, какъ пролитая вами кровь.

Страшные ночные сны. А утромъ возьмешь газету. Въ каждомъ номерѣ кошмаръ на яву.

Убили, убили, убили. Казнили, казнили, казнили!.. Это умираютъ лучшія дѣти Россіи, самыя молодыя и чистыя душой, и чуткія, и смѣлыя. Они гибнутъ и они убиваютъ.

Ибо есть преступленія, которыхъ нельзя простить, которыя вызывали, вызываютъ и будутъ вызывать народныхъ мстителей, пока свѣтитъ солнце и есть на землѣ не рабскія сердца.

Исторія вынуждаетъ ихъ, и нѣтъ другого выхода, или, если онъ есть, онъ запертъ желѣзнымъ замкомъ, запечатанъ семью печатями погромнаго вѣдомства.

Судьба обрекла Россію расточать самыя драгоцѣнныя силы свои съ такой же стихійной щедростью, какъ расточаетъ ихъ сама жестокая, пышная, безумная, могучая природа. Ибо Россія рождаетъ свободу, и муки родовъ — это кара и цѣль всего мірозданія.

Вахмистры и погромщики, скоро ли вы уйдете и дадите намъ вздохнуть по-человѣчески? Что сдѣлать, чтобы васъ не было? Дать вамъ выкупъ и отправить васъ заграницу, или произвести вамъ упрощенную поголовную перепись?..

Неужели вамъ мало, неужели вамъ не страшно? Развѣ вы не слышите, какъ жизнь вырываетъ изъ вашихъ рукъ окровавленную шашку? Въ тѣхъ самыхъ рядахъ, которые вы вооружали на черныя дѣла, сколько есть вашихъ озлобленныхъ и неумолимыхъ враговъ… Васъ охраняетъ пока живая стѣна, связанная вмѣстѣ гипнозомъ и окованная сталью. Но, вѣдь, Россія — страна забастовокъ. Что будетъ, если стальная щетина только пассивно опустится внизъ? По какой линіи наименьшаго сопротивленія направится волна разрушенія, которую вы сами вызвали къ жизни и вооружили?

Красными кровавыми руками вооруженной черной сотни вы защищаете твердыню насилія и произвола. Но кто защититъ васъ самихъ, когда ударитъ грозный часъ? Ибо исторія идетъ впередъ. Колесо ея движется днемъ и ночью, то опускаясь внизъ, то опять подымаясь вверхъ. Кто вамъ порукой, что при слѣдующемъ поворотѣ, когда больше не будетъ стальной защиты, эти черныя дружины не разрушатъ и не сожгутъ вашихъ дворцовъ, какъ онѣ разрушили бѣдныя лачуги и сожгли земскія управы? И ваши теперешнія жертвы захотятъ оказать вамъ защиту и будутъ безсильны предъ стихійной волной.

Опомнитесь, пока не поздно! Или вамъ мало, или вамъ не страшно!?

Группа рабовъ собралась въ углу Педагогія, въ нижнемъ этажѣ Августова дворца. Они сидѣли на циновкахъ, на деревянныхъ скамьяхъ и просто на мозаичномъ полу, гладко выметенномъ руками молодого прислужника Рутилія.

То были не простые рабы, ибо въ Педагогіѣ обиталъ верхній кругъ огромнаго рабочаго населенія, наполнявшаго домъ Августа. Младшіе изъ нихъ обучались здѣсь грамотѣ, изящнымъ искусствамъ и движеніямъ, другіе уже давно примѣняли свои таланты на службѣ утонченному вкусу своихъ господъ и были заняты цѣлый день, но къ вечеру они все же собирались въ Педагогій, который служилъ своего рода клубомъ для дворовыхъ слугъ и мастеровъ, принадлежавшихъ императору.