Владимир Богораз - Красное и черное [Старая орфография]

Въ то время городомъ правилъ стратегъ, постоянно водившій свою рать противъ побѣждаемыхъ имъ сосѣдей. Онъ былъ страшенъ не только непріятелямъ, но даже собственнымъ воинамъ, ибо въ гнѣвѣ онъ былъ какъ раненый слонъ, и удары его были такъ быстры, что не вызывали даже крика. А рабы стратега трепетали предъ звукомъ его голоса и говорили между собою:

— Чѣмъ разгнѣвать этого господина, лучше намъ самимъ предать себя смерти, ибо наша жизнь есть вѣчное бремя и смерть для насъ — освобожденіе.

А другіе имъ отвѣчали.

— Ничто не вѣчно на землѣ. Такъ не вѣчна и жизнь этого владѣтеля. Если бы младшій сынъ стратега правилъ городомъ, онъ облегчилъ бы бремя даже рабочему волу и было бы легче жить на землѣ. Ибо онъ безмолвенъ, какъ ихневмонъ, и смиренъ, какъ дѣвица, и глаза его кротки, какъ у газели.

Ибо младшій сынъ стратега былъ юноша, не похожій на другихъ. Съ дѣтства онъ удалялся игръ сверстниковъ, не любилъ шумныхъ забавъ, но много времени проводилъ съ жрецами, распрашивая ихъ о строеніи міра и божествахъ.

И онъ спрашивалъ ихъ:

— Зачѣмъ родится человѣкъ?

И жрецы отвѣчали:

— Лучше родиться на свѣтъ, чѣмъ блуждать тусклой тѣнью въ пещерахъ подземнаго міра. Рожденіе — плѣнительная заря человѣческаго дня, и оттого дѣти такъ счастливы, и преданы смѣху. Но полдень человѣка полонъ бурь, а вечеръ труденъ и исполненъ страданій.

И онъ спрашивалъ ихъ:

— Зачѣмъ страдаетъ человѣкъ?

И жрецы отвѣчали:

— Если бы не страдалъ, былъ бы нечестивъ и забылъ бы поклоняться богамъ.

И еще онъ спрашивалъ ихъ:

— Чѣмъ держатъ боги въ повиновеніи людей?

И самый старый жрецъ, который хранилъ древній жертвенный ножъ и ключи отъ храма, отвѣчалъ:

— Страхомъ смерти. Люди убѣгаютъ отъ смерти, какъ мыши отъ змѣи, и топчутъ другъ друга, какъ испуганный скотъ.

Лицо стараго жреца было сморщено и голова его была покрыта бѣлымъ пухомъ, но долгіе годы наносили въ его душу медъ мудрости, какъ пчелы въ улей.

Онъ былъ кротокъ и спокоенъ, и даже во время жертвоприношенія, когда трясущейся рукой онъ вонзалъ въ грудь первой жертвы свой священный ножъ, сердце его не билось быстрѣе и лицо не покрывалось облакомъ страсти или жалости.

— Что нужно сдѣлать, чтобы избѣжать страха смерти? — спрашивалъ юноша.

— Нужно итти ей на встрѣчу! — сказалъ старый жрецъ. — Боги томятся кровавой жаждой и вѣчно требуютъ жертвъ, но кто не пожалѣетъ своей крови, тотъ будетъ выше боговъ, и вѣсы жизни и смерти будутъ въ его рукѣ, ибо смерть лѣчится только смертью и жизнь возрождается жертвой другой жизни…

………………………………………………………………………………………………………………………

Послѣ успѣшнаго набѣга воины вернулись въ городъ, неся много добычи и гоня стада и плѣнниковъ.

Уже живыя жертвы, обреченныя богу, лежали, связанныя, на каменныхъ плитахъ храма.

Младшіе жрецы всю ночь сторожили ихъ, потрясая свои тамбурины и въ протяжныхъ напѣвахъ моля, чтобы грозный Молохъ принялъ съ милостью приношеніе.

Когда первые лучи солнца упали на острую верхушку священнаго шатра, жители стали сходиться на кровавое служеніе. Они приходили рядами и становились на свои мѣста, пока дома города опустѣли и всѣ обитатели собрались на святомъ мѣстѣ. Воины стояли близко къ алтарю, опирая на землю рукояти мѣдныхъ копій. Они зорко слѣдили, чтобы никто изъ плѣнныхъ не могъ сдѣлать попытки къ бѣгству. Но плѣнники не думали о бѣгствѣ. Они лежали, закрывъ глаза, и жизнь какъ будто уже отошла изъ ихъ неподвижнаго тѣла; только кровь еще трепетала въ ихъ сердцѣ, какъ лакомый напитокъ для вѣчно жаждущихъ боговъ.

Стратегъ стоялъ на возвышеніи около жертвеннаго камня. Онъ долженъ былъ омочить свою руку въ первой пролитой крови и окропить ею свой мечъ, чтобы онъ никогда не зналъ сытости убійствомъ.

Люди тѣснили другъ друга, стараясь пробраться поближе къ плѣнникамъ. Женщины закрывали глаза, предвкушая близкій ужасъ, и продирались впередъ ожесточеннѣе мужчинъ, ибо ихъ жажда видѣть кровь и муки превозмогала ихъ слабость.

Матери принесли дѣтей для того, чтобы окропить ихъ свѣжей кровью жертвъ. Калѣки, разслабленные, больные приползли къ подножію жертвеннаго камня и лежали на землѣ, надѣясь, что хотя бы нѣсколько живыхъ капель брызнетъ на ихъ изувѣченное тѣло и вернетъ ему прежнее здоровье и силу. Солнце поднималось все выше и выше; вотъ первый лучъ его скользнулъ въ храмъ наискось, какъ острое золотое копье, приготовленное для великолѣпной гекатомбы. Онъ незамѣтно подвигался въ сторону, какъ будто кто-то невидимый сдвигалъ его сверху, прямо къ жертвенному камню. Младшіе жрецы взяли перваго плѣнника и отнесли его на каменный алтарь. Они разорвали на немъ одежду и открыли его грудь. Солнечный лучъ уже коснулся плеча жертвы и еще подвинулся вправо, какъ будто выбирая мѣсто для болѣе вѣрнаго удара. Старый жрецъ выступилъ впередъ и обнажилъ свой ножъ.

Тогда юный сынъ стратега, бывшій со жрецами, тоже выступилъ впередъ и сказалъ:

— О, воины и люди города! Вашимъ богамъ и вамъ самимъ нужна свѣжая кровь, чтобы напоить вашу жажду и окропить язвы вашихъ тѣлъ. Но не убивайте этихъ жалкихъ плѣнниковъ! Ихъ кровь разжижена отъ страха и створожена предвкушеніемъ смерти. Вотъ я добровольно даю вамъ кровь моего сердца. Она горяча, какъ огонь, и трепещетъ полнотою жизни. Пусть же она брызнетъ на васъ и напомнитъ вашей душѣ, что вы были нѣкогда безсмертны и счастливы, болѣе кротки, чѣмъ боги, но неподвластны ихъ суду.

Сказавъ это, юноша вырвалъ у жреца священный ножъ и твердой рукой вонзилъ себѣ въ сердце. Жители ахнули отъ жалости и бросились въ ужасѣ въ стороны, ибо всѣ они любили юношу, и такого дѣла еще не было видано на землѣ. Но кровь его брызнула сильнымъ фонтаномъ и забрызгала малыхъ дѣтей, собранныхъ у алтаря. Толпа ринулась вонъ изъ храма и разбѣжалась по своимъ домамъ, и въ этотъ день не было жертвоприношенія.

Но дѣти, окропленные мятежной кровью юноши, унесли ее съ собою, какъ неизгладимую печать. Когда же они выросли и сами стали юношами, они стали блуждать въ свѣтѣ, задавая дерзкіе вопросы, порицая вѣковыя жестокости, освященныя полнотою времени, и мечтая перенести золотой вѣкъ изъ минувшаго въ грядущій міръ.