Леонид Нейман - Парижские дамы [Веселые эскизы из парижской жизни]

Бывают и такие случаи: в мае молодой супруг наслаждается, а в июне жена приобретает себе любовника. Время медовых месяцев полно увлечении и восторгов, нарушаемых иногда бурями и раскатами грома.

Достаточно самого незначительного обстоятельства, чтобы разорвать такое чувство, родившееся из пустяков и питаемое пустяками.

Для примера расскажу вам историю сердоликового бокала госпожи Б.

Она при крещении получила хорошенькое имя Текла.

Бокал стоял на карнизе камина, то на правой, то на левой его стороне, иногда же прямо против столовых часов. Если он стоял на правой или на левой стороне — это значило, что бедный Б. мог спать где ему угодно, но только не в комнате своей жены.

Если же мадам Б. ставила его прямо против часов, то этим давалось позволение супругу…

Однажды вечером Текла увидала своего супруга, по обыкновению сидевших у камина и попросила его достать ей висевшую у окна ее пудру; едва только супруг оборотился к ней спиной, как она, вся закрасневшись, схватила бокал и поставила его против стенных часов; затем, как ни в чем не бываю, склонилась у своей кушетки. Когда она поднялась и взглянула на камин — бокал стоял по правую сторону против канделябра.

Текла подумала, что она грезит наяву.

— Генрих, — говорит она, — не хочешь ли позвать ко мне Юстину?

Пока муж ее переходил через порог, чтобы позвать ее горничную Юстину, она сунула поспешно бокал на середину камина и затем пошла в свою уборную.

Когда она возвратилась — этот непостоянный бокал стоял налево перед другим канделябром; в эту минуту к ней подошел супруг, поцеловал ее в лоб и удалился.

Текле показалось, что к ее сердцу прикоснулись одновременно кусок льда и раскаленное железо.

Она бросилась к звонку и спросила горничную:

— Где муж?

— Он только что вышел, — отвечала Юстина, смеясь: эта плутовка-горничная очень хорошо знала, почему господин Б. вышел и куда он пошел.

Текла схватила бокал и бросила его с размаху в камин.

— Око за око, зуб за зуб, — вскричала она.

И разгневанная парижанка приказала своей горничной поскорей подавать одеваться.

Одевшись, она отправилась и с первым встречным молодым человеком заговорила.

Оперный бал — изобретение и снимок времен регенства.

Шевалье де Бульон, изобретатель этого нового удовольствия, был награжден за это 6.000 ливров пенсии. Это исторический Факт.

Один кармелитский монах, именно патер Себастьян, бывший искусным художником, нашел средство по своему усмотрению поднимать и опускать пол партера до высоты сцены.

Как было вознаграждено это новое изобретение, история умалчивает.

В первый раз оперный бал был дан 2 января 1716 года и удержался до нашего времени, хотя уже в много измененном виде; но он так же шумен, как тогда, и даже более в моде.

Прежде он был забавой людей знатных; дурные страсти, по крайней мере, прикрывались хорошим тоном. Теперь нет ни одного бухгалтера, ни одного лакея, который не принимал бы в них участи я и не разыгрывал бы щеголя; нужды нет, что для одной из таких ассирийских ночей приносится в жертву целое месячное жалованье.

Через это сцена первая в мире часто бывает наполнена грязной, безыменной, пьяной и осиплой толпой.

Верный своему первоначальному происхождению и аристократическому тщеславию оперный бал исключает переодеванье и танцы.

Мужчины допускаются только в статском платье, а переодеванье женщин не должно идти дальше домино.

Прогуливаются вокруг тихо играющего оркестра, который покрывает жужжание дружеских бесед, не заглушая их совершенно. Это сначала, но потом революционный смычок капельмейстера изгоняет последнее жужжание любовной болтовни, которая заменяется смелою разнузданностью.

Во вторник на масленице в 1869 году был дан бал, о котором любители подобного рода удовольствий вспоминают еще и до сих пор.

На этом первом дебюте оперный бал достиг своего апогея.

В награду за это художника, затеявшего этот бал, носили на руках — его чуть не задавили его фанатические и бурные поклонники.

Какая смерть для капельмейстера, но довольно — и о самом маскарад-бале и об этом маскированном, отчасти приличном, всегда блестящем и иногда остроумном обществе — все это похоже отчасти на английский раут, отчасти на венецианскую ночь.

Здесь со времени введения канкана улетели навсегда и грация, и скромность, и остроумие.

Когда они возвратятся, без сомнения, будет найдена мера, которая будет удовлетворять всем вкусам.

Бал представляет две картины; зал переполнен танцующими, фойе наполняется интригами, которые всего больше происходят от 1 ч. до 5-ти.

Но увы! Интрига, по крайней мере на оперном бале, все более и более теряет свой букет. Подслушаем, например, разговор между тем молодым денди и этим красивым домино, которые только что повстречались.

— Здравствуй, Эрнест! — говорит домино.

— Здравствуй! — отвечает лев, — разве ты меня знаешь?

— Да, — ведь ты живешь на Гельдер-штрассе.

— Верно, я хотел переехать оттуда, но не нашел другой квартиры.

— А зачем же ты хотел переехать, милый повеса?

— Моя квартира беспокойна и мой камин дымит.

— Разве только поэтому? Узнал ты меня теперь?

— Сразу! Вы — мадам Д.!

— Ты ошибаешься!

— Нет!

— Да!

— Нет — сознайтесь, что вы мадам Д… Как поживаете?

— Сносно, если не считать насморка. Я сделала неловкость, что пришла сюда, но эти маскарады так заманчивы… Но мне пора! Вон, я вижу одного господина, которого мне нужно интриговать. До свидания!

— До свидания, мадам!

Какое блестящее остроумие! Стоит ли это труда маскироваться и говорить «ты» друг другу?

Несмотря, однако, на это, оперный бал составляет любимейшее удовольствие и восторг нации, выдающей себя за образованнейшую и просвещеннейшую в свете.

Этому любимому удовольствию парижан повредили несколько так называемые балы Шикара, акции которого были замечены на бирже и в которых приняли участие дети пэров Франции, первые театралы, начинающие дипломаты, ветошники, скульпторы и делатели гипсовых статуэток, исторические живописцы и живописцы вывесок, писатели и музыканты: все они братались и обнимались между собою как старые друзья, тогда как в предыдущий вечер они еще не были знакомы, а на другой день после объятий старались не узнавать друг друга.