Леонид Нейман - Парижские дамы [Веселые эскизы из парижской жизни]

— Но теперь, конечно, вы не знаете их!

Клавдий невольно наморщил лоб, но тотчас же устыдился этого.

— Скажите мне теперь, — сказал он, — сколько нужно вашему отцу для поправления его дел?

— Ах, — тихо проговорила она, — как много! нам необходимы 50.000 франков.

— 50.000 франков! — закричал почти Клавдий, подпрыгнув на стуле.

— Боже мой! — прошептала молодая девушка. Теперь рыдания ее сделались до такой степени сильны, как будто бы плакальщицы всего света собрались в салон и составили хор своим воем.

Добрый Клавдий ужасно испугался этого и пал ниц пред молодой девушкой.

Он чувствовал, что должен выпроводить эту сладко плачущую сирену, но он не знал, как к этому приступить.

Он начал с того, что дал ей понять, что 50,000 франков нельзя, так сказать, высыпать из рукава, и прибавил к этому, что он сделает все возможное, что он посмотрит…

— Но вы посмотрите; вы постараетесь — да? — спросила девушка.

Он поднял ее со стула, обвивши рукою ее талию; при этом он был поражен гибкостью и стройностью ее стана.

Мало-помалу он довел ее до передней, где ждала ее нянька.

— Завтра, — сказал он, — я посмотрю, что я могу сделать; а вы ободритесь и осушите ваши слезы. Скажите мне ваше имя!

— Завтра я вам напишу!

Они дошли до порога двери; молодая девушка бросилась ему на шею и сказала:

— Я приду опять!

— Конечно, — послал ей в ответ Клавдий.

Затем он погрузился в бездну предположений, из которых не мог найти выхода.

Ах, слабое сердце! он охотно поверил бы в чистоту этого ребенка с его ангельским личиком, но он не мог верить, не мог рисковать.

Быть может, малютка была приведена к нему отчаянием и горем или сердечным влечением, быть может, она только помощница какого-нибудь негодяя, которого она называет своим отцом.

— Сама ли по себе пришла она, или была подослана? Как это знать?

Он размышлял далее. «Пятьдесят тысяч франков, — ворчал он сквозь зубы. — 2.500 золотых изображений моего императора, моего монарха».

— К черту! — вскричал он громко. — Я должен уехать; если я останусь здесь, я должен буду отдать ей эти деньги.

И он уехал к жене.

Что можно вывести из этой истории? И зачем с молоденькой девушкой была нянька?

— Юстина, мы идем отсюда к моему двоюродному брату; он, бедняжка, не совсем ладит с моим отцом и потому отец не должен знать ничего о нашем посещении.

Юстина смеялась. Эта нянька была отличной горничной. Она думала: «Теперь моя барышня не будет уже меня бранить, — она у меня в руках».

«Можно ли прожить день без танцев?» Это любимая поговорка парижан.

Едва только пепел постного времени, подобно горному савану, покроет мишуру карнавала, повсеместно открываются другие заведения для танцев; во всех частях города гремят так называемые польки нужды (может быть, постные польки) и другие.

Нужно упомянуть в особенности о так называемом бал-мобиле. Бал-мобиль прежде был не что иное, как скромная беседка в одном из уголков Елисейских полей, и посещался только искательницами приключений, гризетками предместий и неустрашимыми конторщиками; но почему-то внезапно поднялся он из мрака неизвестности, оставив далеко за собой самых гордых из своих соперников.

Сегодня суббота, большой день большого собрания; вторник — малый; в четверг прилив множества танцующих из других танцклассов, а о воскресенье нечего и говорить.

Приличные люди, известные лоретки и однообразно проницательные покровители считают низким для себя смешиваться с воскресной толпой; эти воскресные собрания так мало уважаются самим управлением заведения, что воскресная плата за вход понижается до 1 франка 50 сантимов, тогда как в дни, назначенные для аристократии, пропуск в святилище стоит не менее 5 франков. Конечно, как и везде, платят мужчины, а особы прекрасного пола не платят ничего.

Довольно бросить один взгляд на длинный ряд экипажей разного рода — улитко- и колбасообразных, на милордов и цитадин, наполняющих вдовью аллею — чтобы убедиться в том, что бал-мобиль посещается сливками Бреда и улицы Жоржа.

Наступила ночь; газ зажжен, смычок капельмейстера, представляющего в этом увеселительном месте Орфея, подал знак начинать танцы.

Кавалеры (пятифранковые) бросаются со всех ног к оркестру и увлекают за собою в своем стремительном деле множество роз, время цветения которых, к сожалению, давно уже миновалось. Начинается бал, описывающий огромную спиральную линию вокруг павильона, где играет полковая музыка.

Очень много было говорено о том новейшего изобретения, достойном удивления танце, который называется… его не называют, но охотно бегут туда, где можно на него посмотреть. На бал-мобиле он нисколько не лучше, чем в других местах.

Те же, скорей странные, чем соблазнительные позы, те же прыжки с теми же странными вывихами.

Все это давно уже приняло окаменелые и стереотипные формы.

Юные адепты этого современного танца Пирра вносят достойный удивления порядок в этот хаос.

Теперь существуют особенные ординарные профессора для этого искусства; прежде они вдохновенно отплясывали на сцене.

Эти добродетельные наставники юношества обучают искусству толкаться в обществе, не попадаясь в руки полиции.

Таким образом по определению строгой дидактики помянутый танец есть только символ, воспоминание, идол, принятая оргия. Он неприличен в особенности потому, что здесь мысль соединена с своевольством. В сущности же он менее неприличен, чем известный полутактный вальс (Walzer im Zweiviertel-Tact), принятый одобрительно в высших кругах и выполняемый с пристрастием на семейных вечерах; точно также, как фанданго, болеро и мазурка, публично выполняемые на театральной сцене.

Приветствую тебя, молодая Ирида, с твоею пробуждающеюся миною и с твоим снегоподобным передником.

Куда идешь ты так поспешно с своим вечным букетом в руке? Ты проталкиваешься во все группы и шепчешь каждому на ухо какое-то таинственное заманчивое слово.

Как тяжка работа продающей цветы! Она предлагает, если я не ошибаюсь, каждой танцовщице один и тот же букет.

Букет остается неизменяемым, так как продающие его женщины слишком переменчивы.

Этот букет цветов не совсем обыкновенный: его не покупают, его только рассматривают, любуются им и продающая его женщина довольна.

Можно, однако, и не до такой степени простирать свое бескорыстие и все-таки торговля пойдет блестяще: когда недостаточно обнюхать приветствие, но не мешало бы его прочитать — меняются с вами карточками.

Какою простою и душистою речью веет от резеды и фиалки.