Леонид Нейман - Парижские дамы [Веселые эскизы из парижской жизни]

— Ради Бога, не делайте этого! — просит г-жа X. задыхающимся голосом. — Вы не захотите сделать меня несчастною!

— Я, мадам? Небо да сохранит меня от этого, — сказала лоретка, кладя палец на задвижку, которая сопротивлялась еще яростному Отелло счетных книг. — Я добросердечная девушка, — продолжала она, — я никому не желаю зла. Наденьте опять вашу маску и успокойтесь. Ваш супруг ищет здесь не вас.

При этих словах Тигрица отодвинула задвижку и отворила дверь, на пороге которой появился, бледный от ярости, банкир.

При виде его мадам X. чуть не упала в обморок. Позабывши совершенно, что на ней опять была надета маска, в ужасе она закрыла руками лицо и желала в эту минуту провалиться в землю на 1000 ф. глубины. Как невинная жертва, склонившаяся под убийственным ножом, ожидала она рокового удара, который сама наворожила на свою голову.

Но каково было ее удивление, каково было ее затаенное негодование, когда она увидала, что поток ругательств и проклятий, ожидаемых ею за ее легкомыслие — целиком обрушился на голову ее новой подруги, которая, по своему обыкновению, только смеялась над ним.

Теперь все было ясно: госп. X. был покровитель лоретки. Как только его ветреная подруга бросила его на бале, он отправился ее преследовать и шаг за шагом открыл наконец убежище, где была скрыта беглянка. Выходя из себя за сыгранную с ним дурную шутку и еще более от хладнокровия неверной — он кричал и шумел, несмотря на присутствие г. М, которого он, конечно, узнал.

Тигрица, напротив, оставалась непоколебимою, подождала, пока он перебесился, потом взяла его за руку и в свое оправдание сказала только следующие слова: «Не правда ли, теперь вы готовы? Я надеюсь, что вы будете так добры, отвезете меня ко мне домой». Г. X., который, как все покровители, был слаб, почувствовал при этих словах, что его гнев исчезает; короче, он подался на обольстительную просьбу.

— Ради Бога, г. ф. М., — говорил он, уходя с Тигрицей, между тем, как четвертый лишний гость уже ушел, — ради Бога, ни слова моей жене об этой истории.

— Пожалуйста, не беспокойтесь, — отвечает молодой человек, нежно пожимая ручку оставшейся дамы.

Мой друг Клавдий женился.

Прежде он жил в самых отдаленных частях города; в последнее время, напротив, переселился на новую улицу в центре города.

Действие происходит в начале лета.

В один прекрасный день он без всякой особенной цели подошел к окну, уткнулся носом в стекло и долго и внимательно что-то рассматривал; потом он обратился к жене, сидевшей в той же комнате, и сказал ей, что он сейчас любовался на одну молоденькую девушку.

— Прелесть что за штука, — прибавил он к этому.

— Я рада этому, — отвечала супруга с оттенком угрозы в голосе.

Это не мешало, однако, супругу в несколько приемов подступать к окошку; в своем увлечении он даже не боялся возбудить ревность супруги.

Молодая особа, казалось, напротив, не обращала никакого внимания на моего почтенного друга.

Ей было не до того — она вышивала у окна. Лето, между тем, подвигалось вперед.

Клавдий отправил свое семейство на дачу.

Сам он вел холостую жизнь, обедал в трактире и не думал более о своей соседке. Когда он через два месяца возвратился домой, то служанка обратилась к нему:

— Здесь была какая-то молодая дама; она желала говорить с вами.

— Молодая дама? Она была одна? — живо спросил Клавдий.

— Нет, — отвечала служанка, смеясь, — она приходила с своей нянькой.

— Г-м, с нянькой!

— Она опять придет.

Послышался тихий звонок.

«Дело, — подумал Клавдий, уходя из комнат, — если только это та дама, как я догадываюсь, то, как видно, она не теряет даром времени, и хорошо делает. Ничего; это можно».

Невольно как-то вошел он в гардеробную и намочил духами руки и бороду. Затем возвратился в салон, куда была введена незнакомка.

Нянька осталась в передней.

Мой друг Клавдий отворил дверь и увидал, что это была она — молодая девушка.

Вдруг почему-то на него напал редкий припадок откровенности.

На мгновение он замялся и пробормотал:

— Дитя мое — не ошибайтесь: мне уже сорок лет.

Слышала ли она это? Это известно только Богу и ей.

Впрочем, друг мой произнес это признание не слишком громко.

Кроме того, звук его голоса был заглушен другим, более сильным звуком, именно рыданием, выходившим из уст молодой девушки.

Рыдание! Да, она плакала.

Это было причиною, что наш сорокалетний юноша, растроганный, поспешил предложить ей кресло и поместился около нее, горя нетерпением узнать, какого рода утешение может он предложить ей для смягчения ее раздирающей скорби.

Как капли дождя, падающие на листья розы, слезы струились с лица молодой девушки и капали сквозь пальцы.

Она пришла, как соседка к соседу, поэтому на ней не было перчаток.

— Ради Бога, — сказала она наконец, — не думайте обо мне дурно.

— О, не беспокойтесь — я не до такой степени строг, — отвечал Клавдий.

Это говорили его молодые стремления; старый скептик молчал. К этому Клавдий прибавил, смеясь:

— И я не до такой степени глуп.

Он почувствовал, что при этих словах маленькая ручка соседки, которую он держал в своей руке, слегка дрогнула.

— Сударыня, — начал он не совсем твердым голосом, — мы знаем друг друга давно. Поэтому меня нисколько не удивляет то, что вы сделали честь своим посещением. Мы должны смотреть друг на друга, как старые друзья, которые хотя никогда не говорили между собою, но зато видались ежедневно. Вы очень хорошо знаете, что это почти одно и тоже. По всей вероятности, вы имеете какую-нибудь надобность во мне.

— О да, и самую настоятельную.

— В самом деле? — воскликнул Клавдий.

«Сказал я ей или нет о том, что мне сорок лет? — подумал предатель. — Сохрани Бог, теперь мне только двадцать пять».

— Но, — продолжал он, — если вы нуждаетесь в моем добром совете, то скажите только, отчего вы плачете.

— Мне совестно!

— Не любите ли вы кого-нибудь?

— Я, право, не знаю, — сказала она, потрясая головой. Она была подобна молодому, качаемому ветром дереву, с которого падали капли росы.

Лице и платье моего друга были окроплены этими блестящими жемчужинами.

Наступал вечер.

Внезапно склонила она свою прекрасную, удрученную горем головку на плечо моего друга.

— Ах, я очень несчастна! — сказала молодая особа. — Мой отец воспитал меня в незнании настоящей жизни. Большая вина на его совести, но он также наказан. Его дела идут дурно — он должен обанкротиться.

— Что вы говорите? — вскричал Клавдий.

— То, что я вам сказала; сегодня мы получили письменное распоряжение об описи…

— Да, за неоплаченные векселя… я отчасти также был знаком с маленькими затруднениями такого рода.