Аркадий Аверченко - Собрание сочинений в 13 томах. Том 6. О маленьких-для больших

Подробно описывать одежду турок и турчанок не стоит — всякий курящий читатель мог видеть это на табачных коробках, и, конечно, может просветить на этот счет некурящего.

Искусство ничегонеделания турки довели до совершенства…

Попробуйте поймать какого-нибудь европейца, свяжите его веревками, чтобы он не убежал, накормите его, обеспечьте его семью, положите его, связанного на диван, суньте ему в рот чубук, обложите его подушками и скажите ему:

— Не смей ничего делать!

Так он вас и послушает! Сейчас же мозг его лихорадочно заработает, тысячи новых мыслей, образов и представлений зашевелятся в голове его.

Начнется сложная, хлопотливая внутренняя жизнь.

А поставьте в эти условия турка — он будет в восторге, он будет думать, что рай Магомета осуществился…

Если вы придете к нему после этого и скажете:

— Сейчас я буду тебе резать горло, — он поднимет на вас' ленивые черные глаза и согласится:

— Режь.

Вы думаете, это фатализм? Просто ему лень спорить.

Что касается характера турчанки, то с ним произошла странная история: или его нет (у гаремных женщин) или он настолько напоминает характер европейской суфражистки (у эмансипированных турчанок), что о нем не стоит и говорить.

Не стоит, так и не стоит.

Честность турок вошла в пословицу.

Жульничество турок, мздоимство и всяческие утеснения тоже вошли в пословицу.

Все вошло в пословицу. Тому, кому это покажется странным, отвечу, что это вовсе не должно казаться, странным. Дело в том, что турки резко разделяются на две категории: чиновники и вообще начальство — жулики, а простые турки — честный, трудолюбивый работящий народ.

Если честного простого турка из народа сделать чиновником — он, после некоторой борьбы с собой, переходит в лагерь жуликов. Но если вы чиновника разжалуете в простые турки — он уже честным турком не сделается. Так в жуликах и застрянет до конца жизни.

Это то, что у многослуживших солдат называется «выправкой».

Военный и в штатском платье будет производить впечатление военного.

Турецкий чиновник и в штатском платье будет ошеломлять окружающих своим жульничеством.

Турецкая торговля очень своеобразна. Она ничуть не напоминает еврейских или армянских купеческих приемов.

Еврейский купец на турецком базаре, увидя проходящего человека, как пуля, вылетает из дверей лавки, обрушивается на прохожего и категорически заявляет:

— Пожалуйте, господин. У нас покупали.

Простодушный иностранец впадает в глубокое изумление:

— Я? У вас? покупал? Да я только нынче утром впервые приехал в этот город из Бейрута.

— Пожалуйте, господин… Своему покупателю уступим!

— Ей-Богу, уверяю вас — тут какое-нибудь недоразумение… Вы, вероятно, ошиблись, благодаря случайному сходству… Я никогда ничего у вас не покупал.

— Ну, так вы зайдите в лавку, что вам, трудно, что ли?

— Зачем же… Покупок я делать не собираюсь.

— Так что вы — посмотреть товар, больной будете? Эти ковры, скажете, плохие? Ну, вот, я вам говорю: Этот ковер мы продаем по 60 пиастров, а вам я отдам за 35. А сами мы платим фабрике 40.

— Боже! Но ведь это, значит, вы продаете в явный убыток!

— Так что? Для такого хорошего покупателя можно взять и убыток!..

— Действительно, — думает доверчивый иностранец, — может быть, во мне и есть что-нибудь обаятельное, влекущее к себе людей. Недаром же этот добрый торговец, движимый чувством непобедимой симпатии, готов идти на все жертвы, вплоть до убытка.

Покупатель бросает быстрый взгляд в близ висящее зеркало и, уверившись в своих себялюбивых предположениях, покупает дрянной реденький ковер, отплачивая тем самым продавцу за исключительно симпатичное отношение.

Если же вы зайдете в лавку к турку (сами зайдете — никто вас не потащит), турок медленно поднимется со своего места, молча выслушает вас и неторопливо развернет спрашиваемую вещь.

Стоит, ждет, равнодушно поглядывая в пыльное, тусклое окно.

— Сколько?

— 28.

— Ну, что вы! И двадцати будет предовольно.

— Нельзя. 28.

— Ну, хоть 23. Неужели, не можете уступить?!

Дремлющий взгляд, устремленный на одну из деревянных полок:

— Нельзя.

— Ну, тогда я уйду.

В обычной торговле есть такой психологический момент, когда покупатель, не согласившись с ценой продавца, делает вид, что уходит, а продавец делает вид, что отпускает покупателя, но оба из-под опущенных век зорко следят друг за другом — не поколеблется ли, не дрогнет ли та или другая сторона.

Покупатель, скажем, уже взялся за ручку выходной двери» а продавец делает вид, что прячет несходную по цене вещь. И вот, если покупатель скажет, будто бы уходя: «неужели не уступите? Ей-Богу, дорого» — значит, он уже сдается, уже слабеет и продавец тогда сразу забирает силу над ним.

Если же скажем продавец: «Взяли бы. Уверяю вас, нигде дешевле не найдете»… — значит, его дело проиграно; покупатель может брать его голыми руками.

С турком эта психологическая сцена никогда не удается.

— Не уступите? — угрожающе скажет покупатель. — Хорошо же! Тогда я ухожу.

Турок поглядит на чудака равнодушно, как на скамеечку для ног, и отойдет в свой угол.

Тщетно будет покупатель топтаться у дверей, будто нашаривая запропастившуюся куда-то дверную ручку, а втайне ожидая, не вернет ли его хозяин?

Нет. Не вернет.

И просидит так дремлющий спокойный турок до заката солнца, т. е. до того времени, когда нужно закрывать лавку.

Кстати, солнце играет в турецкой жизни огромную роль. По солнцу едят, молятся, распределяют все свои занятия, женятся и умирают.

Часов из металла нет; турецкие часы для всех одинаковы и находятся так высоко, что ни заложить, ни вытянуть их из кармана у ближнего — никак нельзя.

А если солнце (что чрезвычайно редко) заходит за тучку, то все часы, таким образом, разом останавливаются и никто, кроме Господа Бога, не может снова пустить их в ход.

В Турции до сих пор принято лунное летоисчисление. Год состоит из 12 оборотов луны, т. е. из 354 или 355 дней.

Куда турки девают каждый год 11 дней — неизвестно. Вероятно, ничего в эти дни не делают. Пересиживают их в кофейне. Но так как они и все остальные дни торчат в кофейне, то эта неразбериха должна тяжело отражаться на турецком самочувствии.

Для тех легкомысленных и суетных читателей настоящего исследования, — читателей, которые не прочь щегольнуть в малознакомом обществе знанием иностранных языков и обычаев, — сообщаем, что турецкие месяцы носят такие названия: Мухарем, Сафар, Робигуль-Овааль I, Робигуль-Овааль II, Джумада I, Джумада II, Роджаб, Шагбан, Рамазан, Шавваль, Зуль-кагде, Зюльхидже… Ф-фу!..

Навести разговор на этот сюжет нужно осторожно. Спросишь, например: