Иван Барков - Нецензурная поэзия (СИ)

Мы в свете рождены, бесчетно чтоб трудиться,
Сует в нас суета прямая людям зрится;
Мы служим одному без мыслей плешаку,
Мущине лысому, как мы же дураку,
Который лишь живет, в корчмах чтоб прохлаждаться,
Мы бедные за ним должны туда ж таскаться,
С наружности стучать и ждать его в дверях,
Доколь он выдет вон, замаран весь в соплях,
И красен как сукно, и мерзостью рыгает,
Нередко он и нас блевотиной марает.
В презренном завсегда бесприбыльном труде,
Не знаем, нужны ли на свете мы, муде?

Коль есть я в существе, так есть между ворот,
Валит из коих весь и всех чинов народ,
Но входит только внутрь взлизастой в них мущина,
Которой озорник такой и дурачина,
Что трет меня собой в воротах, не глядит
И двум еще слугам толкать меня велит,
Но я не ябедник, во мне та добродетель;
Спроси, пожалуй, всех, бывал ли истец секель?

Между крутых я гор в долине пребываю,
Я печь, невкусной хлеб которою пекут;
Пресильной ветр всегда собой я испускаю,
Ручьи передо мной журчащих вод текут,
Урчу, кричу, трублю, но я без языка,
В беседе голос мой являет дурака,
Однако у купцов, крестьян и у холопа,
У твари купно всей необходима жопа.

Пять юношей берут,
Во гроб меня кладут,
Иду я в гроб и веселюся,
Из гроба вышедши, я плачу и слезюся,
Но должен завсегда, хоть как ни негодуй,
Поспешно выходить я из пизды — хуй.

Тычешь-потычешь,
Но узка щелинка;
Коль ночью не видишь,
Приди в день, детинка,
Приди и вложи в меня из порток —
Найдешь днем дыру — конечно, в замок.

Я рос и вырос
И на свет вылез
Но только я не весь внаружу оголился,
Немного лишь конца из кожи залупился.
Когда ж совсем готов, тогда от молодиц,
А паче от девиц,
Любим живу от всех. Я есмь орех.

В дыру когда влагаюсь,
Крепок живу и туг,
Когда же вынимаюсь,
Бывая вял меж рук.
Но сверх еще того спускает мой конец
Тут белой с себя сок — просольной огурец.

Согнув плеча и стан,
Спущу с себя кафтан
И, брюхом потирая,
Ногами попирая,
Когда разинет пасть,
Свою впускаю снасть,
Жена, весельем тем не плачь,
Ее что исправлять я мастер дела — ткач.

Лежит на мне ярила,
Я тело оголила
И ноги подняла,
Ярить себя дала.
Тепленька,
Тут мокренька,
Как зачал он юлить,
Как зачал он ярить,
И выярив сытенька,
Нигде не гомозит,
Нигде не рагозит,
Но погодя свербится,
Еще хочу яриться,
Но быть до той субботы хоть хочется и Ване,
Я веник, что парятся в бане.

Рукой сперва возьму и влагой помочу,
Потом, поднявши вверх, немного подрочу,
С розмаху ж сунув вдруг, я суну в жерело
До тех пор, как гореть уж будет помело.

Дырою девушку на день ее рожденья
Отец и матушка снабдили в награжденье.
Девочка, сидючи на горке, на горе,
Дареной той своей дивуется дыре.
Дивуется, любуется
И телом в нее суется.
— Дыра ты, — говорит, — дражайшая дыра,
На тело мне тебя давно бы вдеть пора,
Но пусть я поблюду; как буду под венцом,
Понравлюсь жениху прекраснее с кольцом.

Леском, что несколько вокруг пообросло,
Такое у меня затем есть ремесло,
Что мужем иль другим мне нет коль отягщенья,
Воды то тамо нет, и все без окропленья,
А ежели придет тяжелость мне хоть раз,
От мужа ль, от других, — текут ручьи из глаз.

Ни в сказках рассказать,
Ни в книгах описать,
Какая ето сласть,
Коль шорска с шорской сходится,
Того же к ночи хочется
Чрез опыт только знать,
Что нам есть сладко спать.

На дело коль меня когда изготовляют,
То жилу тут мою во влагу полагают,
Хотя без рук, без ног,
Стою, подобно рог,
Я твердость, что огнем бываю горяча,
Горячность пища мне из тела, я— свеча.

По брюху дорога,
Промежду ног тревога,
Около дырки веселье,
Но к сему не нужно сало тюленье,
А канифоль со смычком
И ноги к тому со скачком.
Сделают меж ног как теплицу,
Что значит и — скрипицу.

Есть у меня, стоит про тебя,
Отделаю тебя, поползешь от меня.
Такова-то бочка с пивом,
Когда кто к ней стремится с рылом.

Ела-поела,
Смолоду потела,
Под старость поплелась,
До кровати добралась.
Тут уснула,
Животом тряхнула,
Сама вздохнула
И ротиком зевнула,
А как протянулась,
То вечная жизнь скончалась.

Вот в чем, прекрасная, найдешь ты утешенье,
Единым кончишь сим ты все свое мученье:
Лекарство, кое я хочу тебе сказать,
И скорбь твою смяхчит, и будет утешать.
Со многими уже те опыты бывали,
Единым способом все скорби исцеляли;
Беды забвенны все в ту сладкую минуту,
Я жизнь уж забывал и всю тоску прелюту,
Узря, лекарство то сколь много утешает;
Есть сладость такова, чего твой дух не знает;
Ты можешь чрез сие лекарство то узнать;
Изволь слова стихов начальных прочитать.

Единая для всех, красавица, утеха,
Без коей никогда не можешь пребывать,
И верно я о том скажу тебе без смеха:
Смотри ты первых строк что литеры гласят.

Полу женску коль случится
От любви занемочь,
Есть вот способ, чем лечиться,
Бредни все другие прочь!
Избавлялись тем уж многи,
Тем лечились сами боги,
Ето сделай хоть чрез лесть:
Сила в первых словах есть.

Ходила девушка во храм оракул вопрошать,
Узнать, чем можно ей себя от бледности спасать.
Ей слышится ответ: — К леченью способ весь,
Моя красавица, в начальных словах здесь.

Порошок, чем лечиться от угрей:
Взять неку часть от котовых мудей
И рюмку урин свежих собачьих,
Да говен унцев до трех свинячьих,
Лота два таракановых яиц
И часть млека калмыцких кобылиц,
Толпу комаров надо наловить,
Сверчков, клопов туда же приложить,
Еще вшей, гнид, блох, площиц подмудных,
Муравьев и пауков разумных,
Наконец, перцу дикого стручок,
Да из волосов пизды седой клочок,—.
Все это смешав, надо искрошить
И в вольном духу должно иссушить,
А иссуша, помельче истолочь,
Просеевши сор, откинуть прочь.