Григорий Сковорода - Наставления бродячего философа [Полное собрание текстов]

Увидел из ковчега голубицу, взирающую выше потопных вод, и сказано ему, что сие зачатое в сердце его вечности зерно превратится в тлень языческих фигур, пожертое ими, и всяк потопчет, как подлое, но что сему подавляющему языку сам он даст суд и решение и что сие семя наследит всю землю их, взяв от невкусного египетского Нила все к Евфратову плодоносию. От сих коров предлагает дражайшим своим гостям масло и молоко, и тельца одного. Один только и есть у всех сих чистых Божиих телок сын, но всегда молод и прекрасный. «Почил в день седьмой».

Сделавший пир семи дней, открывший гадание в день седьмой, попаливший гумна и колосы филистимские, вознесший на гору ворота городские, растерзавший льва, спавший и восставший от сна своего… Уже солнце садилось, нечего было железом стричь и обрезать. «Железо не взойдет…» Осталась одна зеница солнца. Солнышко… Тут решение гаданию. Самсон значит «солнышко». «Им открылись очи…» Преблаженное солнышко почивает в день седьмой, восстает в третий, палит всю тлень, разоряет иноплеменничьи стены, открывает гробы, открывает очи, ломает хлебы, насыщает весь свой почетный народ вкусом вечности. «Очи всех на тебя уповают, и ты даешь им пищу в благовремя».

Все сие родство, Богообразные очи носящее, взяв от последнего апостола до Адама, говорит с Иовом: «Очи твои на мне, и к тому не есмь» [194] [195] «Прибавим… Я тень и фигура, больше ничего. Солнце – пасха, но я солнце солнца, тень тени, или антипасха, т. е. замена тени, замена фигуры, замена образа» (лат.). .

Число едящих сии хлебы как 4000 или 5000. Затем, что вся сила Господня исходит из Египта в 430 лет и в сей сумме заключается 7, а седмиц седмица составляет 40, 400 или 4000 с лишком. Затем написано: «Как 4000», «Как 5000…» И часто поминается четвертый и седьмой род: «В четвертом роде возвратятся». А как они находятся вице-фигурою [196]седмицы, так ко всем и к каждому их касается сие: «Шестижды от бед спасет тебя, в седьмом же не коснется тебя зло». Сиречь: насытит заутра, умножит и приложит пшеницу, вино и елей. И прилагает Иову семь сынов и три дочери: Касию, Рог изобилия и День. «Почил в день седьмой».

И нам можно сказать: «Имеем алтарь». Но никто не скверен, кого Бог для себя освятил. Да молчит здесь всякая плоть! Да заколется! Божие сие тело есть, а сия тленная кожа и вид суть фигурная завеса храма, где вечный почивает. «Сия есть кровь моя…» Моя… (над сим словцом emphasis – ударение) моя, Божия, не человеческая.

Сим холстом повивает Мария младенца, а Иосиф – мертвеца. «И се вам знамение…», сиречь фигура.

Счастливая земля: когда сей мертвец встал, когда сей Иосиф изведен из твердыни, когда сей Самсон проснулся, разорвал цепи, свернул небо, как сукно, потряс землею и разогнал всю языческих фигур стражу. «Там его узрите». «Почил в день седьмой».

Касающаяся небес иаковская лестница сию ж показывает седмицу. От нее и через нее истекают и востекают к точке своей все фигуры, часто называясь свидетелями, стражами и ангелами, сиречь служками, мир благовествующими. «Слава во вышних Богу…»

Иаков, так как и дед его, прозрел, что сия шутка не человеческая, но дом Божий и что сия седмица есть дверь, на высокий возводящая край, а увидел также по заходе солнца. Сюда взирают и отцовские его клятвенные источники. «Очи твои – как озера в Есевоне (граде)».

Клятва, смерть и фигура есть то же.

Сии ж дни суть и семь городов Божиих, и семь Исаиевских жен, как одна одного придерживающиеся мужа, и семь разоривших Иерихон труб. И конечно, небо, когда повествует славу Божию, есть труба.

Сии суть горы Божий, горы тучные. Там растет рог Давида, туда восходят все колена Израиля. Туда ж идет в горнее и Мариам. Там оленей и рождающих олениц стадам место. «Перейдем к Вифлеему…» «Там родила тебя мать твоя».

Сюда взирает и Даниил Meingard с крючками своих седьмин. И идущие в Галилею и Павел, и Стефан. «Знаю человека». «Тело его как фарсис» (камень). «Как вознеслось великолепие его». «Се вижу небеса отверзнутые». «Придите, взойдем на гору Господню». Там мир Израилю и гавань всем фигурам! «Почил в день седьмой».

Узнав день, узнаешь седмицу, а сию познав, познаешь бытия книгу и прочие, как отрасли ее. А хотя в сем непроходимом лабиринте не всякую дверь отворить можно, но уже знаешь, что под той печатью не иное что, как только Божие таится сокровище. Довлеет тебе, что получил исход и что дарена тебе шелкового клубка нить от царевны Ариадны, путеведущая тебя из сего лабиринта на пространство.

Иерусалимская Ариадна есть Раав, освободившая из Иерихона шпионов Иисусовых обвязанною у окна червленою веревкою. Сия веревочка вождь нам есть во многосвязанных чертогах дома Божиего, разделяющая Фареса от Зары, свет от тьмы [197].

Сею веревкою межует Навин землю, а по сей мере кушает Иезекииль священные хлебы и воду. «Веревка червленна – уста твои». «Видел, и се муж и в руке его веревка землемерная». «Ею же мерь…» «Возмерится вам».

К чему желать все перезнать? Ненасытная есть забава гулять по соломоновским садам и домам, а не все высмотреть. Искать и удивляться значит то же. Сие движение веселит и оживляет душу, как стремление текущую по камням воду. Но при полном открытии всего-навсего исчезает удивление. Тогда слабеет аппетит и приходит насыщение, потом скука и уныние. 1000 лет и один день – одна фигура и 1 000 000 их есть то же. Если что непонятно, закричи с Варухом: «О Израиль! Сколь велик дом Божий! Велик и не имеет конца». «Сие море великое…»

Моисей между прочими фигурами занял у египетских священников и икону змия, образующего Божию премудрость. «Змий же был мудрейший…» А когда одна фигура, то и вся Библия есть змий. Возносит его Моисей в гору, чтоб не умер Израиль. То же и евангельский змий сказывает: «Если я вознесен буду от земли, тогда все привлеку к себе». Змий сей, ползая по земле, всю сию Моисеева мира систему и Адама со всем здесь населенным родством портит. Они все остаются дурными и невкусными болванами, поколь не раскусить ему голову. Голова его есть седмица. Итак Библия есть змий, хоть одноглавый, хоть семиглавый, а растопчет ему голову почивающий в солнце. Избраннейшая фигур фигура – солнце есть и мать, и дева, испускающая из ложесн принятое от Бога вечности зерно. «Тот твою сотрет главу». Итак, змий останется одним только подножием сидящего в солнце. Тогда все оживляется, а мертвецы встают к точке своей. В другом случае черный сей дракон, вод горьких бездну изблевывая, апокалиптической облеченной в солнце сына жены, потом всю обетованную землю потопляет, но жене даются орлиные крылья, дабы родила не в подлом месте и не смертное. «Восхищенно было дитя ее к Богу».