Федор Достоевский - Преступление и наказание - русский и английский параллельные тексты

Owing to the proximity of the Hay Market, the number of establishments of bad character, the preponderance of the trading and working class population crowded in these streets and alleys in the heart of Petersburg, types so various were to be seen in the streets that no figure, however queer, would have caused surprise. Близость Сенной, обилие известных заведений и, по преимуществу, цеховое и ремесленное население, скученное в этих серединных петербургских улицах и переулках, пестрили иногда общую панораму такими субъектами, что странно было бы и удивляться при встрече с иною фигурой. But there was such accumulated bitterness and contempt in the young man's heart, that, in spite of all the fastidiousness of youth, he minded his rags least of all in the street. Но столько злобного презрения уже накопилось в душе молодого человека, что, несмотря на всю свою, иногда очень молодую, щекотливость, он менее всего совестился своих лохмотьев на улице. It was a different matter when he met with acquaintances or with former fellow students, whom, indeed, he disliked meeting at any time. Другое дело при встрече с иными знакомыми или с прежними товарищами, с которыми вообще он не любил встречаться... And yet when a drunken man who, for some unknown reason, was being taken somewhere in a huge waggon dragged by a heavy dray horse, suddenly shouted at him as he drove past: А между тем, когда один пьяный, которого неизвестно почему и куда провозили в это время по улице в огромной телеге, запряженной огромною ломовою лошадью, крикнул ему вдруг, проезжая: "Hey there, German hatter" bawling at the top of his voice and pointing at him--the young man stopped suddenly and clutched tremulously at his hat. "Эй ты, немецкий шляпник!" - и заорал во все горло, указывая на него рукой, - молодой человек вдруг остановился и судорожно схватился за свою шляпу. It was a tall round hat from Zimmerman's, but completely worn out, rusty with age, all torn and bespattered, brimless and bent on one side in a most unseemly fashion. Шляпа эта была высокая, круглая, циммермановская, но вся уже изношенная, совсем рыжая, вся в дырах и пятнах, без полей и самым безобразнейшим углом заломившаяся на сторону.

Not shame, however, but quite another feeling akin to terror had overtaken him.	Но не стыд, а совсем другое чувство, похожее даже на испуг, охватило его.
"I knew it," he muttered in confusion, "I thought so!	- Я так и знал! - бормотал он в смущении, - я так и думал!
That's the worst of all!	Это уж всего сквернее!
Why, a stupid thing like this, the most trivial detail might spoil the whole plan.	Вот эдакая какая-нибудь глупость, какая-нибудь пошлейшая мелочь, весь замысел может испортить!
Yes, my hat is too noticeable....	Да, слишком приметная шляпа...
It looks absurd and that makes it noticeable....	Смешная, потому и приметная...
With my rags I ought to wear a cap, any sort of old pancake, but not this grotesque thing.	К моим лохмотьям непременно нужна фуражка, хотя бы старый блин какойнибудь, а не этот урод.
Nobody wears such a hat, it would be noticed a mile off, it would be remembered.... What matters is that people would remember it, and that would give them a clue.	Никто таких не носит, за версту заметят, запомнят... главное, потом запомнят, ан и улика.
For this business one should be as little conspicuous as possible....	Тут нужно быть как можно неприметнее...
Trifles, trifles are what matter!	Мелочи, мелочи главное!..
Why, it's just such trifles that always ruin everything...."	Вот эти-то мелочи и губят всегда и все...
He had not far to go; he knew indeed how many steps it was from the gate of his lodging house: exactly seven hundred and thirty.	Идти ему было немного; он даже знал, сколько шагов от ворот его дома: ровно семьсот тридцать.
He had counted them once when he had been lost in dreams.	Как-то раз он их сосчитал, когда уж очень размечтался.
At the time he had put no faith in those dreams and was only tantalising himself by their hideous but daring recklessness.	В то время он и сам еще не верил этим мечтам своим и только раздражал себя их безобразною, но соблазнительною дерзостью.
Now, a month later, he had begun to look upon them differently, and, in spite of the monologues in which he jeered at his own impotence and indecision, he had involuntarily come to regard this "hideous" dream as an exploit to be attempted, although he still did not realise this himself.	Теперь же, месяц спустя, он уже начинал смотреть иначе и, несмотря на все поддразнивающие монологи о собственном бессилии и нерешимости, "безобразную" мечту как-то даже поневоле привык считать уже предприятием, хотя все еще сам себе не верил.
He was positively going now for a "rehearsal" of his project, and at every step his excitement grew more and more violent.	Он даже шел теперь делать пробу своему предприятию, и с каждым шагом волнение его возрастало все сильнее и сильнее.
With a sinking heart and a nervous tremor, he went up to a huge house which on one side looked on to the canal, and on the other into the street.	С замиранием сердца и нервною дрожью подошел он к преогромнейшему дому, выходившему одною стеной на канаву, а другою в -ю улицу.

This house was let out in tiny tenements and was inhabited by working people of all kinds--tailors, locksmiths, cooks, Germans of sorts, girls picking up a living as best they could, petty clerks, etc.	Этот дом стоял весь в мелких квартирах и заселен был всякими промышленниками -портными, слесарями, кухарками, разными немцами, девицами, живущими от себя, мелким чиновничеством и проч.
There was a continual coming and going through the two gates and in the two courtyards of the house.	Входящие и выходящие так и шмыгали под обоими воротами и на обоих дворах дома.
Three or four door-keepers were employed on the building.	Тут служили три или четыре дворника.
The young man was very glad to meet none of them, and at once slipped unnoticed through the door on the right, and up the staircase.	Молодой человек был очень доволен, не встретив ни которого из них, и неприметно проскользнул сейчас же из ворот направо на лестницу.
It was a back staircase, dark and narrow, but he was familiar with it already, and knew his way, and he liked all these surroundings: in such darkness even the most inquisitive eyes were not to be dreaded.	Лестница была темная и узкая, "черная", но он все уже это знал и изучил, и ему вся эта обстановка нравилась: в такой темноте даже и любопытный взгляд был неопасен.
"If I am so scared now, what would it be if it somehow came to pass that I were really going to do it?" he could not help asking himself as he reached the fourth storey.	"Если о сю пору я так боюсь, что же было бы, если б и действительно как-нибудь случилось до самого дела дойти?.." - подумал он невольно, проходя в четвертый этаж.
There his progress was barred by some porters who were engaged in moving furniture out of a flat.	Здесь загородили ему дорогу отставные солдаты-носильщики, выносившие из одной квартиры мебель.
He knew that the flat had been occupied by a German clerk in the civil service, and his family.	Он уже прежде знал, что в этой квартире жил один семейный немец, чиновник:
This German was moving out then, and so the fourth floor on this staircase would be untenanted except by the old woman.	"Стало быть, этот немец теперь выезжает, и, стало быть, в четвертом этаже, по этой лестнице и на этой площадке, остается, на некоторое время, только одна старухина квартира занятая.
"That's a good thing anyway," he thought to himself, as he rang the bell of the old woman's flat.	Это хорошо... на всякой случай..." - подумал он опять и позвонил в старухину квартиру.
The bell gave a faint tinkle as though it were made of tin and not of copper.	Звонок брякнул слабо, как будто был сделан из жести, а не из меди.
The little flats in such houses always have bells that ring like that.	В подобных мелких квартирах таких домов почти все такие звонки.
He had forgotten the note of that bell, and now its peculiar tinkle seemed to remind him of something and to bring it clearly before him....	Он уже забыл звон этого колокольчика, и теперь этот особенный звон как будто вдруг ему что-то напомнил и ясно представил...
He started, his nerves were terribly overstrained by now.	Он так и вздрогнул, слишком уж ослабели нервы на этот раз.
In a little while, the door was opened a tiny crack: the old woman eyed her visitor with evident distrust through the crack, and nothing could be seen but her little eyes, glittering in the darkness.	Немного спустя дверь приотворилась на крошечную щелочку: жилица оглядывала из щели пришедшего с видимым недоверием, и только виднелись ее сверкавшие из темноты глазки.

Читать дальше