Владимир Сорокин - Роман

С Маминой рощи начался Роман-охотник, и не было во всей округе места более близкого его охотничьему сердцу. В этих смешанных перелесках он бил вальдшнепов; совсем на краю - сидел в шалаше, слушая токующих чернышей; в глубине рощи - ходил по тетеревиным выводкам, а по первой пороше - тропил зайцев и лис. Здесь ему доводилось убивать по семь тетеревов за зорю, здесь он подстрелил огромного старого глухаря, здесь, в левом краю Маминой рощи, он учил Зою стрелять...

Он шел, вглядываясь во все знакомое и такое родное, что сердце замирало в груди и слезы подступали к глазам.

"Вот сейчас за теми кустами будут два валуна и дядя Антон скажет, что для себя места лучшего, чем это, не видит", - думал Роман, направляясь к кустам.

Следующий за ним Антон Петрович обогнул широко разросшийся куст волчьего лыка, подошел к двум наполовину ушедшим в землю валунам и, поставив ногу на один из них, произнес:

- Итак, господа хорошие, давайте становиться. Мне признаться, это место дороже всех других, так что прошу не оспаривать. Я, с вашего позволения, здесь стану... Андрей Викторович, возьмите патроны... - Он расстегнул патронташ.

Клюгин подошел и обеими руками стал вынимать гильзы из гнезд. Красновский покрутил головой и махнул рукой в сторону двух берез, возвышающихся над мелколесьем шагах в пятидесяти:

- Я там стану.

Николай Иванович снял ружье с плеча, преломил и, достав из кармана два патрона, вложил в стволы.

Затем направился к зарослям орешника:

- Господа, я буду в орешнике.

- Хорошее место, - одобрительно кивнул Антон Петрович, доставая пенсне и протирая его замшевой тряпочкой.

Клюгин, рассовав патроны по карманам светло-зеленого плаща, молча двинулся прочь и вскоре исчез за молодыми деревьями.

Роману не пришлось выбирать стоянку: он, как и Антон Петрович, всегда придерживался своего любимого места, находящегося шагов на сто левее валунов.

- Ни пуха ни пера, дядюшка, - пожелал он Антону Петровичу, отправляясь.

- К черту, к черту, голубчик, - ответил дядя, заряжая своего французского двенадцатикалиберного монстра.

Пройдя по кустам. Роман подошел к своим "трем грациям" - молодым осинам, зеленым островком поднявшимся над кустами.

- Здравствуйте, милые мои, - прошептал он, становясь в образованом осинами треугольнике и трогая рукой их гладкие светлые стволы.

На одной из них еще виднелся вырезанный знак Марса - планеты, покровительствующей охотникам. Роман вырезал его двадцатилетним. За двенадцать лет знак расплылся, круг его стал овальным, а стрела больше походила на секиру Роман откинул кожаную крышку висящего на поясе патронташа, достал два патрона и зарядил ружье. Затем, повернувшись лицом к нагромождающимся на западе оранжевым и розовым облакам, скрывающим заходящее солнце, стал ждать.

Молодой, обступивший его со всех сторон лес был прекрасен. В прохладном предвечернем воздухе перекликались птицы, а где-то неподалеку пробовал голос соловей. Роман стоял, глядя в небо, положив ружье на запястье правой руки, так, что ложа оказалась подмышкой, а воронёные стволы смотрели в траву.

Было безветренно, и покой недавно пробудившейся природы заворожил Романа. Он стоял недвижно, вслушиваясь в птичьи голоса и чувствуя хорошо знакомое состояние азартной готовности, пронизавшей каждую клеточку его тела. Прошло некоторое время, и вдруг справа грянул выстрел, за ним другой.

Роман почти всегда мог каким-то высшим чувством определить по выстрелу попал заряд в цель или нет.

Эти два были явно мимо. Наверно, это стрелял Красновский.

Все чувства и мысли Романа вмиг ушли куда-то, остались только зрение и слух. Замерев, он ждал.

Прошло еще минут десять.

Вдруг впереди послышался слабый, ритмично повторяющийся звук. Затаив дыхание. Роман поднял ружье. Звук приближался, рос и вскоре превратился в повторяющееся "хор", "хор", "хор".

А через мгновенье слева из-за макушек молодых берез вылетел вальдшнеп. Казалось, что он стремительно и в то же время плавно скользит по невидимой струне, ритмично, но не резко взмахивая остроконечными крыльями. Роман вскинул ружье и, нажимая спуск, понял, что промахнется. Раздался выстрел, вальдшнеп зигзагом метнулся вбок и скрылся, испуганно цвиркая.

- Вот и первый блин! - улыбаясь, шепнул Роман, преломил ружье и, вытянув дымящуюся гильзу, бросил в траву. Но не успел он до конца всунуть новый патрон в казенник, как снова послышалось нарастающее "хор, хор" и теперь уже справа вылетели одна за другой две острокрылые птицы.

Захлопнув ружейный замок и выцелив первую. Роман выстрелил быстрым дуплетом, и сбитый вальдшнеп, сложившись комком, упал в кусты.

Роман быстрым шагом прошел к месту падения и после недолгих поисков увидел лежащего в траве вальдшнепа. Теперь он казался совсем маленьким, и это знакомое несоответствие между налетающей острокрылой тенью и пестрым комочком живо всплыло в памяти. Он поднял мягкую теплую птицу, подержал на ладони, разглядывая ее красивое оперение, переливающееся коричневыми, зелеными и серыми оттенками. Круглые глазки вальдшнепа были полны влаги. На длинном тонком клюве виднелась кровь. Роман положил его в ягдташ и вернулся к "трем грациям".

Известную охотничью поговорку "Стрелять легче, когда в ягдташе тяжелее" он понимал буквально и поэтому, как правило, после первой убитой птицы стрелять ему становилось и впрямь как-то легче, - в осанке, в движениях, в выборе цели и в самой стрельбе появлялась вдруг та самая свобода^ позволявшая стрелять почти без промаха.

Вложив в пахнущие пороховой гарью стволы две латунные гильзы, снаряженные день назад пристрастными руками Антона Петровича, Роман захлопнул замки. Вскоре показался вальдшнеп. Роман сбил его первым выстрелом, а через минуту сбил и другого, налетевшего сбоку.

Охота была в полном разгаре.

То тут, то там гремели выстрелы стоящих в засаде охотников, эхо подхватывалось, неслось в рощу, а там раскатистые звуки повторялись на разные лады. Пороховой дым стелился по траве, зависая на тронутых вечерней росой кустах. Солнце зашло, спустились сумерки. В это время стремительно налетающие вальдшнепы казались Роману потусторонними существами, призраками, со странными похрипываниями скользящими над землей. В этих негромких "хор, хор" было что-то завораживающе-колдовское, несущее в себе непостижимый тайный смысл и равнодушие ко всему земному.

Стоя возле трех осинок, Роман следил за полетом птиц и стрелял только по близлетящим. Иногда на него с цвирканьем налетали мечущиеся вальдшнепы, мгновенье назад попавшие под чей-то неточный выстрел; таких он всегда пропускал.

Сумерки быстро густели. Небо потемнело, на нем проступили звезды, кусты и деревья слиплись в темно-зеленые формы, от них веяло прохладой. Несмотря на непрекращающийся пролет вальдшнепов, выстрелы звучали все реже. Постояв еще некоторое время и пропустив без выстрела трех птиц, мелькнувших темно-серыми молниями, Роман повесил ружье на плечо.