Булат Окуджава - Свидание с Бонапартом

- Боюсь, - сказала Варвара учтиво, - что наша цивилизация всего лишь маскировка того же самого, хотя Бонапарт не взял бы в жены дикарку Олимпиаду. - И засмеялась. - Неужели они все страдали одним недугом?

Он одарил ее в ответ кроткой улыбкой, говорившей о нем больше, чем пространные рассуждения о истоках мировых катастроф. Одарил и прикрыл глаза...

- Получается так, - ответил с недоумением. - И это не дурной характер или чтото в этом роде... Вероятно, то место, на которое они усаживались, было отравлено...

- Я люблю вас, - сказала она слишком громко, - но, видимо, я обольщалась, считая, что крепость повержена и ее уцелевший гарнизон с барабанным боем, с развернутым знаменем выходит из ворот, чтобы сдаться мне на милость. Мне просто отворили ворота, и я получила обременительное право считать себя спасительницей цитадели, чтобы затем с почетом быть выдворенной прочь. Но стоит ли теперь, по прошествии двадцати лет, размахивать кулаками?

Сначала все было феерически прекрасно: и стремительное венчание, что отвечало нашему обоюдному желанию, и незамысловатое свадебное торжество, и поездка в Петербург, а затем в Губино... Незадолго до венчания он привез меня к своему старому отцу, прикованному к постели временным недугом. Я думала, что увижу старого Александра, а увидела небольшого толстяка с розовыми одутловатыми щеками под клетчатым английским пледом, над которым пенились кружева его сорочки. Я приготовилась к трудному свиданию, а все получилось просто и легко, и не успела я поклониться, как он сказал из своих кружев:

- Благословляю, благословляю и очень рад. Какая вы глазастая! И это кстати, ибо за Сашкой нужен глаз, - и захохотал. - С тех пор как мы остались с ним вдвоем, он отбился от рук. Он ведь весь в свою maman, а она была сурового и независимого нрава, и мне от нее частенько доставалось... Я уверен, что буду любить вас, моя дорогая.

- Я тоже, - сказала я, счастливая от такой встречи.

- Так, значит, вы, - сказал он, - намереваетесь шокировать Москву молниеносным венчанием, а затем фьюить?.. А вы знаете моего сына? Клянусь, я знаю его чуть больше, чем вы, - и вновь захохотал. - Одно пусть утешает вас: он джентльмен... А вы, значит, сирота?.. Я знавал вашего деда. Крутой был человек. Ничего не разбирал, когда безумствовал, дворня ли, благородный ли, как что не по нему, тотчас по башке, пардон, или в пруду топить с камнем на шее. Да, да, а что вы думаете? Я знаю, был суд, и не в губернии, а в Петербурге. Вон куда дошло! Я однажды, моя дорогая, к деду вашему заезжал в это ваше... Губимо? Губино. Ничего не помню уже, кроме Марфуши, это у вашего дедушки сенная девка была, лет ей под семьдесят было. Кривая на один глаз. "Марфуша, - спрашиваю, скидывая шинель, - отчего у тебя глазокто кривой? Пошалила в детстве?.." А она говорит: "Это, сударь миленький, барин наш изволил собственной ручкой выколоть..." У меня челюсть отвисла, моя дорогая... А отец ваш это унаследовал? Ах, был кроток?.. Ах, вы утверждаете, что через поколение? - и снова захохотал, побагровел, раскашлялся, погрозил мне пальцем: - Значит, вот вы какая?.. Берегись, Александр!.. - И он перекрестил нас и кивнул, отпуская. Мы пятились к дверям, а он посылал нам воздушный крест полной розовой ручкой, покуда мы не скрылись.

- Я счастлива, - сказала я, - старый король милостив!..

...Теперь, когда по лицу моему скользят невеселые тени минувших лет и здравомыслие уступает печали, Лиза спрашивает всегда невпопад, с вызовом, будто бросает в меня камень:

- Отчего же ты ушва от него? Ты же его любива! - И пожимает плечиками от негодования. Она негодует на меня не за давний мой шаг, а за попытку отмолчаться. Я отмалчиваюсь, ровно горничная, только что не шепчу дрожащими губами: "Смилостивьтесь, барыняголубушка..." Все есть тайна, и ничего я не могу объяснить своей дочери, да, наверное, и никому... Напрасно призывать в свидетели случившееся меж нами. Беда заключалась в том, что, когда наш поединок доходил до своего апогея, тот мартовский поцелуй у Чистых прудов начинал казаться злополучным. Возводить хулу не в моих правилах, винить себя не за что. То была не моя прихоть. Придавать значение житейским мелочам, когда все уже рассыпалось и отдает злой шуткой?..

После нашего путешествия - оно было прекрасным - мы уехали в Губино, где Свечин проводил время в компании с Аннибалом и Цезарем, иногда снисходя до меня, а я занималась деревенскими трудами не покладая рук, почти убедив себя, что большей идиллии не может быть на этом белом нервном, разочарованном свете. Запах лаванды постепенно уступал аромату свежего молока и мяты.

Стоял июль. Сквозь кисею в комнату пробивались большие сизые мухи. Я вошла в кабинет. Он смотрел на меня отчужденно, поджав губы, как большой обиженный ребенок. Я хотела обнять его, но он слегка отклонился. Это меня не ранило, я умела не придавать значения житейским пустякам.

"Вам наскучило в деревне? - спросила я. - Давайте уедем. Как скажете, так и будет". - "Я все время слышу крик этой девки, наказанной вами... И это невыносимо..." - "Мой дорогой, - сказала я мягко, как могла, - ее наказали еще вчера..." - "Да, но я слышу и не могу привыкнуть". Я постаралась быть немногословной. "Не придавайте значения... Ежели вас раздражает такой пустяк, что же будет с вами в серьезном случае?" Он посмотрел на меня так, словно я совершила предательство. "А серьезный случай, - спросил он, - это когда топят в пруду с камнем на шее?.. Или наше благородство годится только для московских гостиных?" Я ответила еще сдержанней, еще обстоятельнее: "Да вы же сами на нее негодовали! Вы плохо знаете деревню. Ежели не наказать, вас перестанут любить, над вами станут втихомолку потешаться. Это не мною придумано... Но если это вам так тягостно, я постараюсь не огорчать вас. Как захотите, так и будет..."

Ты думаешь, моя дорогая, девку эту били? Ее велено было вернуть в деревню, чтобы она не околачивалась здесь в нестираном сарафане с пальцем в носу! Указательный палец вечно копошился в носу, словно там залежался золотой клад... Я ведь сначала предложила ей выбрать между дурными привычками и работой в поле, и твой отец морщился, видя этот заскорузлый палец, воткнутый в ноздрю...

- Ну что ты говоришь? - морщится Лиза в подражание отцу. - Какие квады?

Я сказала тогда Свечину: "Как захотите, так и будет... Хорошо, я верну ее... Вы этого хотите?.." Он поморщился и пожал плечами... Чтото постепенно пропадало день за днем, и я должна теперь это объяснять? Станет ли яснее, если я скажу, что не покорила крепости, а просто была в нее впущена? В ее стенах продолжалась обычная небесная жизнь, и мои земные претензии ей не соответствовали.

"Кроме блистательных цезарей минувших неправдоподобных времен, говорила я как бы случайно, роняя на ходу, - есть подлинные нынешние времена: неурожаи, молоко и пшеница, деньги и зависть, зависимые от нас люди и иллюзия собственной независимости..." - "Вы же не какаянибудь уездная госпожа Чупрыкина с трауром под ногтями, - смеется он, называя любимое мной имя, - не какаянибудь там, чтобы топить в пруду с камнем на шее..."