Петр Суворов - Рассказы из далекого прошлого

— Помилуй Богъ! Славный бѣсенокъ! Выростай, Богу молись, царю служи!

Какъ бы исполняя завѣтъ непобѣдимаго старца, Циклоповъ провелъ пятьдесятъ лѣтъ на военной службѣ. Онъ участвовалъ въ кампаніяхъ начала нынѣшняго столѣтія, состоялъ при Аракчеевѣ въ новгородскихъ поселеніяхъ и былъ впослѣдствіи начальникомъ карабинерныхъ полковъ, этихъ достопамятныхъ выправочныхъ академій Николаевской эпохи. Циклоповъ такъ втянулся во фронтъ, что и во снѣ командовалъ. Женился онъ по увлеченію. Супруга его, скончавшаяся послѣ перваго ребенка, была кроткая и любящая женщина. Бывало, она приласкается къ мужу, онъ ее цѣлуетъ, а потомъ кричитъ:

— Смирно! Руки по швамъ! Глаза на-лѣ-во!

Вавила Акиндиновичъ вышелъ въ отставку въ тотъ самый годъ, когда новый военный министръ провелъ законъ объ отмѣнѣ тѣлеснаго наказанія для солдатъ. Циклоповъ торжественно произнесъ:

— Баста служить! Конецъ дисциплинѣ! Старый солдатъ умеръ.

И генералъ заперся въ деревнѣ. Но чтобы ему не было дико и одиноко въ ней, онъ нанялъ десятка полтора выбывшихъ изъ гвардіи сѣдоусыхъ унтеръ-офицеровъ. Они замѣнили у него крѣпостныхъ поваровъ, лакеевъ и кучеровъ. Циклоповъ, окруженный солдатами, какъ бы не прекращалъ своей воинственной дѣятельности. На парадномъ подъѣздѣ дома, по боковымъ выступамъ лѣстницы, стояли четыре мѣдныхъ пушки на высокихъ колесахъ. На гранитной колоннѣ, не доѣзжая крыльца, покоилась громадныхъ размѣровъ бомба, упавшая въ сраженіи подъ Бородиномъ въ нѣсколькихъ шагахъ отъ генерала, и почему-то не разорвавшаяся.

Циклоповъ вставалъ по пушкѣ, въ двѣнадцать часовъ дня по ней обѣдалъ, а въ девять часовъ вечера слушалъ вечернюю зорю, играемую на барабанѣ и рожкѣ.

Вавила Акиндиновичъ былъ старикъ небольшаго роста, приземистый, съ нѣсколько горбатымъ носомъ, съ красноватымъ лицомъ и быстрыми глазами. На головѣ его былъ рыжеватый парикъ съ торчавшимъ хохломъ съ завитушками. Съ генераломъ жила замужняя дочь, оставшаяся въ наслѣдіе отъ рано покинувшей его жены. Онъ не чаялъ души въ дочери, а она любила лошадей, охоту и читала американскіе романы Купера съ захватывающимъ увлеченіемъ. Въ описываемую нами пору, Антонинѣ Вавиловнѣ было уже за тридцать лѣтъ. Обладая соблазнительнымъ бюстомъ, высокая, стройная, она не была хороша собой, но въ ней все было повелительно, задорно. Ея сѣрые глаза смотрѣли смѣло и прямо, ея прекрасный ротъ и губы манили неосторожнаго за заколдованную грань. Воспитывалась маркиза въ Патріотическомъ институтѣ, вышла замужъ потому, что избранный ею, маркизъ де-Марсельякъ, былъ человѣкъ деликатный и податливый. Онъ извинялъ всѣ странности жены, ни въ чемъ ее не стѣснялъ, вѣрилъ ей, но хладнокровно и съ достоинствомъ всадилъ бы пулю въ лобъ тому, кто затронулъ бы его семейную честь. Маркизъ съ похвальною покорностью также переносилъ суровый характеръ своего тестя. Онъ не пожималъ изумленно плечами, когда генералъ, съ бѣлымъ георгіевскимъ крестомъ на пальто, равнялъ со своими старыми служивыми стулья и столы по комнатамъ и командовалъ:

— Осади назадъ! Выдвинь впередъ! Поправь ногу! Хорошо!

— Рады стараться, ваше пре-вос-хо-ди-тель-ство! — слышались солдатскіе клики и эхомъ разносились по генеральскому дому.

Длинный рядъ парадныхъ комнатъ Циклоповскаго жилища отличался замѣчательною простотой въ отдѣлкѣ. Обой нигдѣ не полагалось, а стѣны были окрашены бѣлою клеевою краской. Ковры имѣлись лишь подъ диванными столами; полы представляли сплошную, натертую воскомъ, желтовато-красную площадь. Генералъ терпѣть не могъ, чтобъ его ноги задѣвали за что-нибудь мягкое. Онъ говаривалъ:

— Всякое прикосновеніе къ чему-то рыхлому меня бѣситъ.

Стѣны были увѣшены масляными картинами, гравюрами, изображавшими историческія сраженія и солдатъ въ различныхъ вооруженіяхъ. Въ залѣ, кромѣ портретовъ императоровъ Александра I и Николая Павловича во весь ростъ, красовались закоптѣлыя изображенія: Чесменской битвы, Бородинскаго боя и сраженія подъ Лейпцигомъ. Въ той же залѣ были достойны вниманія и еще два предмета: это почтенныхъ размѣровъ органъ, отлично сохранившій свой тонъ и игравшій маршъ на взятіе Парижа въ 1814 году и патріотическую пѣсню:

Затѣмъ органъ исполнялъ: «Среди долины ровныя», «Выйду-ль я на рѣчонку», «Боже Царя храни», «Лучинушку», «Стонетъ сизый голубочекъ», «Красный сарафанъ» и другія народныя пѣсни.

Въ дальнемъ углу, у дверей въ лакейскую, помѣщались въ длинномъ футлярѣ часы. Когда они били, то изнутри верхней части ихъ выскакивала кукушка въ натуральную величину и покрытая перьями. Съ виду никакъ нельзя было узнать, живая ли это или искусственная птица? Въ девять часовъ вечера часы играли вечернюю зорю, а на циферблатѣ показывался генералъ верхомъ, принимавшій конныхъ ординарцевъ съ рапортами. Въ кабинетѣ, передъ письменнымъ столомъ находился поясной портретъ А. А. Аракчеева, съ характерною собственноручною внизу надписью графа: «Циклопову, точному исполнителю моихъ распоряженій».

Находясь среди описанной обстановки, генералъ утверждалъ, что ему некогда скучать и что ему дѣла нѣтъ до того, что совершается въ современной Россіи. Когда первый мировой посредникъ, назначенный на свой постъ послѣ освобожденія крестьянъ, пріѣхалъ къ Циклопову для составленія уставной грамоты, Вавила Акиндиновичъ ему вразумительно отвѣчалъ:

— Что такое значитъ ваша уставная грамота? Я знаю одинъ воинскій уставъ, повелѣвающій мнѣ проливать кровь за моего государя и отечество. Вашихъ выдумокъ не признаю. Пишите, что хотите, милостивый государь, а я ничего не подпишу! Крестьяне довольны, чѣмъ они владѣютъ, я доволенъ, чѣмъ я владѣю. Къ чему мнѣ ваши обязательства? Пока живъ, пусть все останется по-старому. Я васъ не задерживаю!

Генералъ кивнулъ головой и исчезъ въ кабинетѣ, оставивъ въ изумленіи посредника. Его выручила изъ дурацкаго положенія маркиза, случайно вошедшая въ залу. Она подала руку гостю и увлекла его на свою половину. Поэтому случилось такъ, что посредникъ не только не уѣхалъ изъ Циклоповской усадьбы, но остался въ ней на цѣлый день. Генералъ, не помня злобы, милостиво съ нимъ бесѣдовалъ за обѣдомъ и угощалъ его водкой, составленною по рецепту, данному хозяину дома фельдмаршаломъ Иваномъ Ивановичемъ Дибичемъ-Забалканскимъ.

Май мѣсяцъ былъ въ началѣ. Деревья, одѣтыя первою зеленью, весело глядѣли на окружающую окрестность, утопавшую въ привѣтныхъ лучахъ весенняго солнца. Соловей свисталъ; гдѣ-то вдали, на горизонтѣ синѣющаго лѣса, слышались однообразные возгласы кукушки. Генералъ ихъ любилъ, увѣряя, что они заставляютъ его испытывать тѣ же позывы къ жизни, тѣ же мысли о тайнахъ гроба, которыя онъ разъ чувствовалъ самолично, лежа тяжело раненый на полѣ оконченнаго сраженія. Каждый вечеръ генеральская семья проводила на балконѣ, выходившемъ въ палисадникъ. Тутъ подавался чай, къ которому обязательно приглашались офицеры пѣхотной роты, квартировавшей въ селѣ Березовомъ. Капитанъ Гречухинъ почтительно усаживался на кончикѣ стула, возлѣ генерала, а поручикъ Калитинъ, съ притворнымъ смиреніемъ, нашептывалъ ядовитыя остроты маркизѣ Антонинѣ Вавиловнѣ. Онъ разъ имѣлъ дерзость просить у нея позволенія звать ее для краткости «мадамъ де-Вавила», и продекламировалъ экспромтъ: