Андрей Юрьев - Те, кого ждут

- Девушка, вам пора выметаться.

- Вы мне должны. Я вам должна. Вдруг это любовь?

- Спасибо. Лестно. Выметайтесь.

- Не обольщайтесь. Вы не красивы. Где-нибудь в переулке, на перекрестке - я бы не влюбилась. Профиль шута, взгляд одержимого, речь правдолюбца, голос неженки. Адский коктейль! Я вас боюсь. Вы обаятельны. Вас надо законодательно заставить молчать.

И - враз ловко развела колени:

- Что вы остолбенели? Хотите? Сюда вот, где мой пальчик, видите? Куда я пальчик обмакиваю - сюда попасть хотите? Ан нет. На этот счет я обязательств не давала.

Охтин, ошалевший, сглотнул слюну:

- Вы о чем?

- Вон, на столе - читайте.

Дробно, пузатыми буковками:

"Не соблаговолите ли Вы, сударыня, через день, четырежды в неделю услаждать мой взор Вашими прихотливыми повадками вкупе с причудливыми выходками, не оставляя при этом в одиночестве атрибут моего самолюбия, без излишних, впрочем, натисков и происков?

Если снизойдет на то Ваша воля, то и я преклонюсь данью невеликой, но основательной.

Откланиваюсь,

наследный владетель Валахии

ВЛАДОВ".

- Я это писал? - просипел Охтин, изумляясь приписочке: мелким, слитным бисером: "На титул и замок согласна. Наследников не предлагать. ИСПОКОН ВЕКОВ КОчУЮЩАЯ ЦЫГАНОчКА".

- Не писали - складывали по слогам. Но - величали венгерской княжной. И возмущались посреди Летной Площадки: "Что нам мешает заняться любовью прямо сейчас? Соперников - на кол!". Все платье мне испортили своими излияниями. Где же мой скромный гонорар?

- Сколько я вам должен?

- Ммм... Я люблю торг. Мне нравится, когда меня взвешивают, подсаживая на бедра, когда в меня проникают, вымеряя глубину, когда колеблют половиночки, проверяя упругость. Мне нравится продаваться. Мне нравится быть вещью. Дорогой, изящной, беззаботной вещью. Мне нравится, когда мной обладают. Вчера, правда, вы предлагали мне стать владелицей вашего сердца, и... Впрочем... Это-то меня и впечатлило. Так вот...

Отчего мне так противно любоваться тобой? Болотисто на языке, а в ушах еще вдобавок топчутся карлики в плюшевых ботах, в ноздри какой-то великан встрял, и все чихается, чихается! Как хочется курить! Я устал, я Владов, я вправду был в Валахии - туристом, стопщиком, облазил Румынию и Венгрию, попал и в Тырговиште, был и в Вышеграде, был в Снагове - везде, где мог еще почувствоваться Дракула: Дракула проклятый, опороченый, непрощеный неотмщеный. Никто не верит, но в Снагов принесли отпевать колдуна, всех попросили выйти из придела, а он вдруг взял и сунул мне: вот этот перстень и медальон для Зои. Так и сказал: "Для Софьи". И сдох - неотпетым. А что за руны внутри перстня, этого я тебе не скажу, шлюшка-каштанка. И вообще - ты врешь.

- Вы врете, Клара, как базарная торговка.

Недоуменно повела плечиком:

- Почему вдруг Клара?

Кареглазая, а взгляд с подпалинкой, с горчинкой, и жадная, это заметно, скрадешь еще какой-нибудь клавесин. Иди ко мне, девчонка, окрещу на свой манер - поцелую в лобик, в каждый из припухлых сосочков, в лобочек - все, Клара на веки веков, клейменая мной. Мне Ангел позволяет богохульствовать, он все заносит в список, подглядывает из-за плеча, как я прильнул к сочной, чуточку с миндалем, кофе с коньяком, и все пишет, пишет.

Пружиняще отпрянула:

- Спасибо, сладенько, но мы, дружок, не договаривались...

Я тебе не тобик, не бобик, не дружок. Ты врешь. Вчера был дождь, я заблудился в ливне, отстал от Милоша и Зои, ты просто вымокла, и что ты там плела про мутную, взбаламученную жизнь? Не надо, я сам не вчера выучился врать - складывал стихи, не надо. Ты просила сдать комнату? Вот беда постель у меня одна, и вот уговор - спим вместе, но ни-ни, не мечтай даже, я не растлеваю малолеток. Все, теперь я буду курить и следить, как ты пытаешься выпотрошить диван, рассерженно вцепившись коготочками в простыню, сжавшись в кулачок, в кошачью лапочку.

Все просто: будешь младшей сестрой - наивным ребенком. Не беда, что не можешь ложиться на живот, оттого что грудь томит, каменеется, и хочется терзать проклятую припухлость - капли вишневой смолы, вяжущей истомы - чуть тронешь, и фантазии слепляют, склеивают веки - чуть тронешь: тяжелеют капли на гибком смуглом стволике...

Валяйся на спине, хвались приснившимся красавчиком, в зеркальный потолок окунай коленки - там, в амальгаме, плеснется новая русалка: поселится девочка, полюбившая блуждать ладошкой в поисках будущих секретов...

Так и осталась, впихнув пузатый рюкзачок под стол, заставленный верстальной лабуденью, громко именованной "искусственным интеллектом", - под стол, заваленный макетами чужих монографий и сборников. Владов, выдумав рекомендательные записки, поклялся приискать для Клары место. И выпроводил. Как договаривались.

Солнце лилось на землю жидким желтком.

...между нами говоря, времени нет. Не то чтобы его не хватает на овладение желаемой целью или желанными - нет. Его попросту нет в природе. Есть истечение солнечного света и излияния Духа; есть энергичность и выносливость; есть мощь характера и проницательность интуиции. Есть одушевленная ярость и неодушевляемая скорость обращения Земли; есть потенциал, приводящий в движение системы светил, и есть совокупность прирожденных способностей. Есть огромные расстояния, большие дороги и высокие надежды; есть вестники, приносящие новости о шалостях любимых и кознях отверженных. Есть память. Времени - нет.

Есть ли смысл в беседах с отражением на дне черной кофейной кружки?

ЕЕ ЗЕЛЕНОЕ ПЛАМЯ

- Шихерлис, люби его - и будешь счастлива! - и губы, прервав причудливый танец, споткнулись о хрупкую кромку бокала. Зоя любит янтарный, лучистый дурман: дурман молдавских настоек, слитый с солнечным, блещущим безуминкой взглядом Владова - и Зоя впивает по капле мечту: забыться бы в сладкой бессоннице, пропасть бы в пропасть, в его странные, черным шелком трепещущие зрачки, и падать бы глубже, в уютную бездну, где вкрадчивый голос:

- Совсем рехнулась, подруга дорогая? Кому ты шихерлис желаешь?

Что-то Зоя и не сразу сообразила, что бы ответить, так только - на всякий случай - выпалила: "Вечно ты, Клавдия, все опошлишь!". Одними глазами смеющийся Владов взялся, как джентльмен, разъяснить ситуацию.

Никаких пошлостей, что вы! Напротив, сплошное эстетство - без декадентских, впрочем, вымороков. Так что оказалось-то? Шихерлис - ее, кстати, как и хозяйку этой импровизированной вечеринки, зовут Клавдией - это персонаж фильма, да, драматический женский образ, а вы что думали? Муж ее, естественно, тоже Шихерлис, даже не то чтобы естественно, а вполне законно, то есть искусственно - "Ну не надо, Владов, не надо ерничать, пожалуйста!". Тихие просьбы всегда умиротворяли Владова и спеленывали его, как младенца. Он начинал даже как-то по-детски сиять - словно алмаз, впустивший в себя лучик света. Оттого-то, наверное, его и любили ценительницы драгоценных диковинок. Простое искусство быть драгоценным... Впрочем, только Владов знал, чего стоит такая огранка.