М Кравков - Эпизод

Мария Николаевна подбежала к вешалке, сорвала жакетку, на бегу закрыла голову белым платком и, оттолкнув испуганную прислугу, выскользнула во двор. Не видя, не соображая ничего, поспешно перебегала до ворот и только инстинктивно поправляла съезжавший на глаза платок.

Изумленный часовой долго соображал, чего бы это значило, что барыня, так впопыхах и плача, убежала в город...

* * *

Не помнил Полянский, как попал в канцелярию, как испугал вскочившего писаря, как прошел к себе в кабинет. Точно вылили из бутылки серную кислоту туда, внутрь груди...

Схватил телефонную трубку:

- Начальник тюрьмы? Вы? Говорит начгар. Не надо мне вашего рапорта... Извольте сообщить, кого вы приняли вчера из политических?.. А? Буду ждать, поскорее...

Опустилась трубка, разжималась схватившая рука, недоуменно сам заглядывал в себя... Зазвенело.

- Слушаю. Так... дальше, дальше... Ага! Как числится? Заложником? Ну... спасибо, больше ничего... ничего.

Спрашивал, уже наполовину победив себя, спрашивал ненужное.

Ой, как горько и обидно! А больней всего малининские скверненькие намеки. Вспомнились теперь.

- Ах... беда, беда, что я делать буду?

В пустоту провалилась дальнейшая жизнь, никчемным, не своим, посторонним показались все хлопоты тревожные и приготовления.

- Мне-то что до этого? - сумасшедшей улыбкой покривились губы. Пропадут? Да и чорт с ними... Я же пропал? Разве ее убить? А зачем убивать? Разве поправишь?.. Не думать? - и громко расхохотался, так, что дежурный писарь в канцелярии задрожал от страха. - Не думать? Это славно... Правда, не буду думать...

А в груди как лапа зверя, - большой сердитой кошки, - выпустит когти и втягивает их, дерет тело в клочья...

- Ну, зачем, зачем они идут? - как-то по-детски опечалился Полянский и устало отозвался на стук в двери: - Войдите.

- Г-н полковник, - подтянулся вошедший офицер, - команда связи готова, какие будут приказания?

Даже не понял Полянский.

- Приказания... Какие приказания? - и, подметив, как показалось ему, сочувственный взгляд офицера, вскипел: - капитан Капустин приказания даст. Ко мне не смейте лезть!..

Опять тишина и постылая казенная обстановка.

- А там, дома, - еще хуже. Приду и буду один... совсем один. Постой, говорил он сам себе, - как же так, сразу?.. Ну-ка, сообрази, подумай - что делать? Надо увидеть ее, переговорить, образумить. Она - девчонка, сгоряча, не серьезно сказала...

Говорил все это вслух, как нотацию читал. А думалось не о том, припоминалась холодность, какая-то отчужденность жены за последнее время, отход от него, который не замечался в пылу работы. Вернее, не то, чтобы не замечал его, а просто не обращал внимания. Не думал, что это будет важным.

Да если бы и думал, так не сумел бы повести борьбу с этим незримым внутренним, душевным от него удалением. Что мог он сделать? Были у него слова ласковые, просительные, убеждающие, была, наконец, угроза и сила физическая, а дара в душу проникнуть к ней не было у него.

- Нет, - решил Полянский, - не к чему мне к ней итти... не с чем. Зачем буду себя унижать? И так уже...

Мимо окна торопливо прошмыгнул Малинин.

- Ко мне спешит... Боится. А узнает... первый насмеется...

Вспомнились неясные скрытые намеки. Рассказы вскользь, со смешком о прогулках на лыжах. Неистово зацарапал свирепый зверь в груди, - вскочил Полянский с кресла.

А тут, запыхавшийся, негодующий, ворвался в кабинет Малинин.

- Георгий Петрович, вы тут сидите, а там все бегают, голову потеряли с солдатами ненадежно! В городе пожар.

- Ага, - подумал со странным удовлетворением Полянский, - и у вас пожар.

- Так нельзя же так! - визгливо выкрикнул Малинин, - идите же, распорядитесь! Ведь, это красные наверное подожгли... И поймите, солдаты ропщут...

- А почему вы думаете, что это красные? - не спеша, с расстановкой, поигрывая собеседником, задал вопрос Полянский.

Малинин побагровел. Глаза совсем округлились, он только шевелил короткими пальцами.

"Ничего не знает, - решил Полянский, - только боится".

Пересилил себя и солгал обычным тоном:

- Я знаю это... Пустяки. Еще какие новости?

Малинин пришел в себя.

- Еще? Плохие. Очень плохие, - давился он словами и страхом, - в городе зачем-то собирается милиция. Все с винтовками. Прапорщика Иванова не пропустили к управлению... Надо сейчас же арестовать Шумана. Контр-разведка в городе, связь с ней потеряна... О тюрьме, - уж вы извините, - я распорядился. Чего негодяев жалеть?..

Полянский заинтересовался:

- Как распорядились? Расстрелять?

- А чего же? Целоваться с ними, что ли? Сейчас отправил туда отряд...

- Та-а-ак, - протянул Полянский, - это, все-таки, пустяки...

- Да что с вами, Георгий Петрович? - вскочил Малинин, - вы же начальник гарнизона? Что вы надо мной издеваетесь?

И, плачущим тоном, убегая к двери:

- Позову сейчас кого-нибудь из офицеров...

- Дьявольщина, - поморщился Полянский, - сейчас приведет... Вот скука! Будут спрашивать, просить..."

Тоскливо осмотрелся: деться некуда. Все противны - все.

Встал, заглянул в канцелярию. Встретился с вздрогнувшим взглядом дежурного писаря. Стало неловко, почти смутился...

- Послушай, - приказал, - пойди в казарму, попроси мне капитана Капустина.

Подождал, когда писарь хлопнул дверью, торопясь и крадучись вернулся к столу и вытащил из лежащего кобура черный наган.

А писарь выскочил из канцелярии и с порога увидел приближавшихся офицеров с Капустиным и Малининым. Хотел отворить им дверь, да в это время грохнул в комнатах и прокатился выстрел...

* * *

- Однако, паря, пора...

- Пожди. Ешшо стемнет...

- Хорошо тебе, чорту, ждать - бородой закрылся и мороз не берет...

- Борода!.. - ухмыльнулся красивый мужик, - она, брат, у меня рощеная...

- Да драки на три хватит, - подзадоривал Кошкин.

- Уж не тебе чета, скобленое, скажем, рыло...

- Ну, распротак тебя, договорился... Айда-ка, парень, лей!..

В сырой, холодной полумгле пустого хлебного амбара запахло остро керосином. Вывернулся из полусорванной двери на минуточку Кошкин, глянуть как снаружи?

В свинцовых, мутных клубах сумерек тонул затихший город. Яркой звездочкой сверкал огонек-фонарь в тюрьме, да другой - в военном городке. Пузато покачнулась к снегу высокая громада старого хлебозапасного магазина, в сугробах, за городской чертой.

- Сожгу тебя, дьявола, - довольно оглянулся на стены Кошкин, затрещишь и там затрещат...

И смотрел на прилегший к земле город, как однажды в тайге следил за запавшей медведицей, выбирая место, куда бы половчее жигнуть ее пулей.

- Время, - сказал он, - как уговорились в аккурат... - и, бегом к двери.

- Запаливай, дядя Митрий!..

- Э-ге, - отозвался Митрий.

- Ого-го-го, - загоготал он изнутри, - пошло рвать! - и выскочил из амбара.

Удалой, разбойной глядкой мигнул Кошкину: