Николай Лейкин - В гостях у турок

— Добре, господине?

— Добре-то, добре… отвѣчалъ Николай Ивановичъ, посмотрѣвъ по сторонамъ, но ужъ очень темно. — Нельзя-ли намъ лампу подать? Есть у васъ лампа?

— Есте, есте… Има, господине, о твѣчала шапка. — Дакле съ Богомъ, видѣтьемо се (т. е. до свиданья), поклонилась она и хотѣла уходить.

— Стой, стой! остановилъ шапку Николай Ивановичъ. — Мы сейчасъ умоемся, да надо будетъ намъ поѣсть и хорошенько чаю напиться, по русски, знаешь, настоящимъ образомъ, на православный славянскій манеръ, съ самоваромъ. Понялъ?

Баранья шапка слушала и хлопала глазами.

— Не понялъ. Вотъ поди-жъ ты, кажись ужъ настоящіе славяне, а по русски иное совсѣмъ не понимаютъ, сказалъ Николай Ивановичъ женѣ. — Ясти, ясти… Азъ ясти хощу… началъ онъ ломать языкъ, обратясь снова къ шапкѣ, раскрылъ ротъ и показалъ туда пальцемъ.

— Има, господине… кивнула шапка.

— Да что има-то? Карта есть? Принеси карту кушанья и винъ!

— Одна, господине… Упутъ… (т. е. сейчасъ) поклонилась шапка и исчезла.

Супруги начали приготовляться къ умыванью, но только что Глафира Семеновна сняла съ себя лифъ и платье, какъ раздался сильный стукъ въ дверь.

— Кто тамъ? Погоди! Карту потомъ подашь. Прежде дай помыться! крикнулъ Николай Ивановичъ, думая, что это баранья шапка съ картой кушаній, и снялъ съ себя пиджакъ.

Стукъ повторился.

— Говорятъ тебѣ, подожди! Не умрешь тамъ.

Николай Ивановичъ снялъ рукавчики и сталъ намыливать себѣ руки. Стучать продолжали.

— Врешь, врешь! Надъ тобой не каплетъ, отвѣчалъ Николай Ивановичъ и началъ мыть лицо.

Стукъ усиливался и бормотали два голоса.

— Вотъ неймется-то! Ну, прислуга! Ломятся да и шабашъ!

Николай Ивановичъ наскоро смылъ мыло съ лица и пріотворилъ дверь. Въ корридорѣ стоялъ извощикъ, которому не заплатили еще денегъ за привозъ съ желѣзнодорожной станціи. Его привелъ носастый войникъ, который ѣхалъ на козлахъ.

— Батюшки! Извощику-то мы и забыли въ попыхахъ заплатить деньги! воскликнулъ Николай Ивановичъ. — Но ты здѣсь, эфіопская морда, зачѣмъ? обратился онъ къ войнику.

Бормоталъ что-то по сербски извощикъ, бормоталъ что-то и войникъ, но Николай Ивановичъ ничего не понималъ.

— Сейчасъ. Дай мнѣ только утереться-то. Видишь, я мокрый, сказалъ онъ извощику и показалъ полотенце. — Глаша! Чѣмъ я съ извощикомъ расчитаюсь? У меня ни копѣйки сербскихъ денегъ, обратился онъ къ женѣ, которая плескалась въ чашкѣ.

— Да дай ему рубль, а онъ тебѣ сдачи сдастъ. — Неужто ужъ сербы-то нашего рубля не знаютъ? Вѣдь братья славяне, отвѣчала Глафира Семеновна.

Николай Ивановичъ отерся полотенцемъ, досталъ рублевую бумажку, и подойдя съ полуотворенной двери, сказалъ извощику:

— Братушка! Вотъ тебѣ нашъ русскій рубль. У меня нѣтъ сербскихъ денегъ. Возьмешь рубль?

Извощикъ посмотрѣлъ на протянутую ему рублевую бумажку и отмахнулся.

— Айа, айа. Треба три динары (т. е. нѣтъ, нѣтъ. Надо три динара), сказалъ онъ.

— Фу, ты лѣшій! Да если у меня нѣтъ динаровъ! Ну, размѣняешь завтра на свои динары. Три динара… Я тебѣ больше даю. Я даю рубль. Твой динаръ — четвертакъ, а я тебѣ четыре четвертака даю! Бери ужъ безъ сдачи. Чортъ съ тобой!

Опять протянута рублевая бумажка, Опять замахалъ руками извощикъ, попятился и заговорилъ что-то по-сербски.

— Не беретъ, черномазый, отнесся Николай Ивановичъ къ женѣ. — Вотъ они братья-то славяне! Даже нашего русскаго рубля не знаютъ. Спасали, спасали ихъ, а они отъ русскаго рубля отказываются. Я не знаю, что теперь и дѣлать?

— Да дай ему гульденъ. Авось, возьметъ. Вѣдь на станціи австрійскими деньгами расчитывался-же, сказала Глафира Семеновна, обтирая лицо, шею и руки полотенцемъ.

— Да у меня и гульдена нѣтъ. Въ томъ-то и дѣло. что я на станціи всѣ австрійскія деньги роздалъ.

— У меня есть. Два гульдена осталось. Вотъ тебѣ.

И Глафира Семеновна подала мужу новенькій гульденъ.

— Братушка! А гульденъ возьмешь? спросилъ Николай Ивановичъ извощика, протягивая ему монету.

Тотъ взялъ гульденъ и сказалъ:

— Малко. Іоштъ треба. Се два съ половина динары…

— Мало ему. Нѣтъ-ли у тебя хоть сколько нибудь австрійской мелочи? спросилъ Николай Ивановичъ.

Глафира Семеновна подала ему нѣсколько никелевыхъ австрійскихъ монетокъ. Николай Ивановичъ прибавилъ ихъ къ гульдену.

— Захвалюемъ, господине, поблагодарилъ извощикъ, поклонившись, и тотчасъ же подѣлился деньгами съ войникомъ, передавъ ему мелочь.

— Глаша! Вообрази! Почтенный носатый войникъ и съ извощика нашего сорвалъ халтуру! воскликнулъ Николай Ивановичъ.

— Да что ты! Вотъ ярыга-то! Славянинъ-ли ужъ онъ? Можетъ быть жидъ, выразила сомнѣніе супруга и стала со свѣчкой оглядывать постель. — Все чисто, сказала она, заглядывая подъ коверъ. — Мягкій тюфякъ на пружинахъ и хорошее одѣяло.

Вскорѣ явился владѣлецъ бараньей шапки, на этотъ разъ уже безъ шапки и перемѣнивъ замасленный сѣрый пиджакъ на черный. Онъ внесъ въ комнату лампу, поставилъ ее на столъ и положилъ около нея тетрадку, составляющую репертуаръ кушаній и винъ ресторана, находящагося при гостинницѣ Престолонаслѣдника.

— А! и карточку принесъ, братушка! Ну, спасибо. Захвалюемъ… произнесъ Николай Ивановичъ, запомня часто слышимое имъ слово, и сталъ перелистывать книжку.

Книжка была рукописная. Кушанья были въ ней: названы по нѣмецки, по сербски, но написаны преплохимъ почеркомъ.

— Ну-съ, будемъ читать. Не знаю только, разберемъ ли мы тутъ что нибудь, сказалъ онъ.

— Да не стоитъ и разбирать, отвѣчала Глафира, Семеновна. — Все равно, кромѣ бифштекса я ѣсть ничего не буду. Бифштексъ съ картофелемъ и чаю… Чаю до смерти хочу. Просто умираю.

— Не хочешь-ли, можетъ быть, предварительно квасу? предложилъ Николай Ивановичъ. — Квась ужъ навѣрное въ славянской землѣ есть.

— Пожалуй. Кисленькаго хорошо. Ужасная у меня послѣ этого переполоха съ полицейскимъ солдатомъ жажда явилась… Знаешь, я не на шутку тогда испугалась.

— Еще бы не испугаться! Я самъ струсилъ.

— Ну, да ты-то трусъ извѣстный. Ты вездѣ… Есть у васъ квасъ? Славянскій квасъ? спросила Глафира Семеновна человѣка принесшаго карту.

Тотъ выпучилъ глаза и не зналъ, что отвѣчать.

— Квасъ, квасъ. Развѣ не знаешь, что такое квасъ? повторилъ Николай Ивановичъ. — Пить… Пити… пояснилъ онъ.

— Нійе… Не има… отрицательно потрясъ головой слуга.

— Странное дѣло! Славянскіе люди и простаго славянскаго напитка не имѣютъ!

— Тогда пусть подастъ скорѣе чаю и два бифштекса, сказала Глафира Семеновна.

— Ну, такъ вотъ… Скорѣй чаю и два бифштекса съ картофелемъ, а остальное мы потомъ выберемъ, обратился къ слугѣ Николай Ивановичъ. — Чай, надѣюсь, есть? Чай. По нѣмецки — те…

— Есте, есте… кивнулъ слуга.

— И бифштексы есть?