Николай Лейкин - В гостях у турок

— Три. Гм… глубокомысленно улыбнулся чиновникъ. — А зачѣмъ онѣ куплены въ Вѣнѣ? Вотъ на коробѣ стоитъ: «Wien». Новыя шляпы.

— Да зачѣмъ-же ихъ изъ Россіи-то везти и къ тому-же старыя? возражала Глафира Семеновна. — Мы ѣдемъ гулять, я не привыкла отрепанная ходить.

— Гмъ… Три много.

— А вы женаты? У вашей жены меньше трехъ?

На поддержку жены выступилъ Николай Ивановичъ и опять заговорилъ:

— Мы, милостивый государь, господинъ братъ-славянинъ, русскіе, такіе-же славяне, какъ и вы, а не жиды, стало быть, хоть и съ новыми вещами ѣдемъ, но веземъ ихъ не на продажу. Да-съ… Если у насъ много хорошихъ вещей, такъ отъ того, что мы люди съ достаткомъ, а не прощалыги.

Чиновникъ ничего не отвѣтилъ, сдѣлалъ лицо еще серьезнѣе, велѣлъ сопровождавшему его солдату налѣпить на три коробки ярлычки, удостовѣряющіе, что вещи досмотрѣны, и приступилъ къ осмотру подушекъ и пледовъ, спрашивая мрачно:

— Табакъ? Чай? Папиросы?

— Смотрите, смотрите, уклончиво отвѣчала Глафира Семеновна, ибо въ багажѣ имѣлись и чай, и папиросы.

Чиновникъ рылся, нашелъ жестяную бомбоньерку съ шоколадомъ, открылъ ее и понюхалъ.

— Нѣтъ, ужъ я васъ прошу не нюхать! вспыхнула Глафира Семеновна. — Я послѣ чужихъ носовъ ѣсть не желаю. Скажите на милость, нюхать начали!

Чиновникъ вспыхнулъ и принялся за осмотръ сундука, запускалъ руку на дно его, вытащилъ грязное бѣлье, завернутое въ газеты, и началъ развертывать.

— Грязное бѣлье это, грязное бѣлье. Оставьте. Впрочемъ, можетъ быть тоже хотите понюхать, такъ понюхайте, отчеканила ему Глафира Семеновна.

Николай Ивановичъ только вздохнулъ и говорилъ;

— А еще братъ-славянинъ! Эхъ, братья! Русскимъ людямъ не вѣрите! Пріѣхали мы къ вамъ въ гости, какъ къ соплеменнымъ роднымъ, а вы насъ за контрабандистовъ считаете!

Окончивъ осмотръ сундука, чиновникъ ткнулъ пальцемъ въ коробокъ и спросилъ:

— Тутъ что?

— Ѣда и больше ничего. Сыръ есть, ветчина, колбаса, булки, апельсины, отвѣчалъ Николай Ивановичъ.

— Молимъ показать.

— Только ѣду не нюхать! Только не нюхать! А то все побросаю, опять воскликнула Глафира Семеновна, открывая коробокъ. — Не хочу я и послѣ славянскаго носа ѣсть.

— Чай? Кружева? снова задалъ вопросъ чиновникъ и сталъ развертывать завернутую въ бумагу и аккуратно уложенную ѣду.

— Ветчина тутъ, ветчина.

Чиновникъ развернулъ изъ бумаги нарѣзанную ломтиками ветчину и опять поднесъ къ носу. Глафира Семеновна не вытерпѣла, вырвала у него ветчину и швырнула ему ее черезъ голову, прибавивъ:

— Понюхали и можете сами съѣсть!

Чиновника покоробило. Онъ засунулъ еще разъ въ коробъ руку и налѣпилъ на него пропускной ярлыкъ. Съ нимъ заговорилъ по сербски брюнетъ въ очкахъ и, очевидно, тоже протестовалъ и усовѣщевалъ бросить такой придирчивый осмотръ. Оставалось досмотрѣть еще сакъ-вояжъ Глафиры Семеновны. Чиновникъ махнулъ рукой и налѣпилъ на него ярлыкъ безъ досмотра.

— Слава тебѣ Господи! Наконецъ-то все кончилось! — воскликнулъ Николай Ивановичъ. — Грѣшной душѣ въ рай легче войти, чѣмъ черезъ вашу таможню въ Бѣлградъ попасть! Ну, братья-славяне! — закончилъ онъ и сталъ связывать подушки.

Таможенный осмотръ былъ оконченъ. Глафира. Семеновна, какъ говорится, и рвала и метала на таможеннаго чиновника.

— Носастый чертъ! Вообрази, онъ мнѣ всю шляпку измялъ своими ручищами. Прелестную шляпку съ розами и незабудками, которую я вчера купила въ Вѣнѣ у мадамъ Обермиллеръ на Роттурмштрассе, говорила она Николаю Ивановичу. — Послушай… Вѣдь можно, я думаю, на него нашему консулу жаловаться? Ты, Николай, пожалуйся.

— Хорошо, хорошо, душечка, но прежде всего нужно разыскать нашъ паспортъ, который взяли въ прописку.

А носатые войники схватили уже ихъ подушки и сакъ-вояжи и потащили къ выходу, спрашивая Николая Ивановича:

— Какова гостіоница, господине?

— Стойте, стойте, братушки! Прежде всего нужно паспортъ… останавливалъ онъ ихъ.

Но паспортъ уже несъ еще одинъ войникъ, потрясая имъ въ воздухѣ и радостно восклицая:

— Овдзе (здѣсь) пассъ!

— Ну, слава Богу! вырвалось восклицаніе у Николая Ивановича. — Пойдемъ, Глаша.

Онъ схватилъ паспортъ и направился на подъѣздъ въ сопровожденіи войниковъ и бараньихъ шапокъ. Бараньи шапки переругивались съ войниками и отнимали у нихъ подушки и сакъ-вояжи, но войники не отдавали. Глафира Семеновна слѣдовала сзади. Одинъ изъ войниковъ, стоя на подъѣздѣ, звалъ экипажъ:

— Бре, агояти! (Эй, извощикъ) кричалъ онъ, махая руками.

Подъѣхала карета, дребезжа и остовомъ и колесами. На козлахъ сидѣла баранья шапка съ такими громадными черными усами, что Глафира Семеновна воскликнула:

— Николай Ивановичъ, посмотри, и здѣсь такіе-же венгерскіе цыгане! Взгляни на козлы.

— Нѣтъ, другъ мой, это братья-славяне.

Между тѣмъ, войники со словами «молимо, седите» усаживали ихъ въ карету и впихивали туда подушки и сакъ-вояжи. Большой сундукъ ихъ двѣ бараньи шапки поднимали на козлы. Глафира Семеновна тщательно пересчитывала свои вещи.

— Семь вещей, сказала она.

— Седамъ… (семь) подтвердилъ одинъ изъ войниковъ и протянулъ къ ней руку пригоршней.

Протянулъ руку и другой войникъ, и третій и четвертый, и двѣ бараньи шапки. Послышалось турецкое слово «бакшишъ», то есть «на чай».

— Боже мой, сколько рукъ! проговорилъ Николай Ивановичъ, невольно улыбаясь. — Точь въ точь у насъ на паперти въ кладбищенской церкви.

Онъ досталъ всю имѣвшуюся при немъ мелочь въ австрійскихъ крейцерахъ и принялся надѣлять, распихивая по рукамъ. Послышались благодарности и привѣтствія.

— Захвалюемъ (благодарю), господине! сказалъ одинъ.

— Захвалюемъ… Видѣтьсмо (до свиданья), проговорилъ другой.

— Съ Богомъ остайте! (прощайте).

Извощикъ съ козелъ спрашивалъ, куда ѣхать.

— Въ гостинницу Престолонаслѣдника! сказалъ Николай Ивановичъ.

— Добре! Айде! крикнули войники и бараньи шапки, и карета поѣхала по темному пустырю.

Пустырь направо, пустырь налѣво. Кой-гдѣ въ потемкахъ виднѣлся слабый свѣтъ. Мостовая была убійственная изъ крупнаго булыжника, карета подпрыгивала и дребезжала гайками, стеклами, шалнерами.

— Боже мой! Да какая-же это маленькая Вѣна! удивлялась Глафира Семеновна, смотря въ окно кареты на проѣзжаемыя мѣста. — Давеча въ вагонѣ брюнетъ въ очкахъ сказалъ, что Бѣлградъ — это маленькая Вѣна. Вотъ ужъ на Вѣну-то вовсе не похоже! Даже и на нашу Тверь ихъ Бѣлградъ не смахиваетъ.

— Погоди. Вѣдь мы только еще отъ станціи отъѣхали. А вонъ вдали электрическій свѣтъ виднѣется, такъ можетъ быть тамъ и есть маленькая Вѣна, указалъ Николай Ивановичъ.

И дѣйствительно, вдали мелькало электричество.

Начались двухъ-этажные каменные дома, но они чередовались съ пустырями. Свернули за уголъ и показался первый электрическій фонарь, освѣтившій дома и троттуары, но прохожихъ на улицѣ ни души. Дома, однако, стали попадаться всплошную, но дома какой-то казенной архитектуры и сплошь окрашенные въ бѣлую краску.