Николай Лейкин - В гостях у турок

— А зачѣмъ вамъ непремѣнно каменныя постройки? Вы возведите что-нибудь деревянное, но чтобъ русскій стиль былъ. Можно построить что-нибудь избеннаго характера, съ пѣтухами на конькѣ. Крыши, крыльцо можно устроить теремнаго характера. Вотъ тогда будетъ ужъ полный поворотъ съ русскому… А такъ… Однако, намъ пора… Прощайте! сказалъ Николай Ивановичъ, протягивая собесѣднику руку, — Ѣдемъ, Глафира Семеновна! обратился онъ къ женѣ.

— Осмѣлюсь обезпокоить ваше превосходительство еще однимъ вопросомъ. Вѣдь въ сущности мнѣ интересенъ вашъ взглядъ на нашу политику, остановилъ было Николая Ивановича коротенькій человѣкъ, но тотъ махнулъ рукой и сказалъ:

— Извините, больше не могу… Не могу-съ… Когда-нибудь въ другой разъ…

И сталъ уходить изъ ресторана.

— Ну, что, Глаша? Каково? Видала? Неужели это, по твоему, второй дуракъ? обратился онъ къ женѣ, когда въ швейцарской сталъ надѣвать пальто. — Нѣтъ, матушка, во всей моей фигурѣ положительно есть что-то генеральское, административное… Вотъ тебѣ, милый, на чай… подалъ онъ швейцару левъ и когда тотъ, въ восторгѣ отъ щедрой подачки, со всѣхъ ногъ бросился отворять дверь, величая его экселенцъ, онъ гордо сказалъ женѣ:- Глафира Семеновна! Слышали? Какъ вы должны радоваться, что у васъ такой мужъ!

— Есть еще что нибудь у васъ смотрѣть? спросилъ Николай Ивановичъ своего проводника — молодца въ фуражкѣ съ надписью «Петрополь»,который подсадилъ его въ фаэтонъ и остановился въ вопросительной позѣ.

— Все осмотрѣли, господине ваше превосходительство, отвѣчалъ тотъ, приложившись по военному подъ козырекъ.

— Врешь. Мы еще не видали у васъ ни одного такого мѣста, гдѣ производились надъ вами, болгарами, турецкія звѣрства.

— Турецкія звѣрства? спросилъ проводникъ, недоумѣвая.

— Да, да, турецкія звѣрства. Тѣ турецкія звѣрства, про которыя писали въ газетахъ. Я помню… Вѣдь изъ-за нихъ-то и начали васъ освобождать, разъяснилъ Николай Ивановичъ. — Гдѣ эти мѣста?

— Не знаю, господине, покачалъ головой проводникъ.

— Ну, значитъ, самаго главнаго-то вы и не знаете. Тогда домой везите насъ, въ гостиницу…

Фаэтонъ помчался.

— Досадно, что я не разспросилъ про эти мѣста давишняго газетнаго корреспондента, говорилъ Николай Ивановичъ женѣ. — Тотъ навѣрное знаетъ про эти мѣста.

— Выдумываешь ты что-то, проговорила Глафира Семеновна. Про какія такія звѣрства выдумалъ!

— Какъ выдумываю! Ты ничего этого не помнишь, потому что во время турецкой войны была еще дѣвченкой и подъ столъ пѣшкомъ бѣгала, а я ужъ былъ саврасикъ лѣтъ подъ двадцать и хорошо помню про эти турецкія звѣрства. Тогда только и дѣла, что писали въ газетахъ, что тамъ-то отняли турки у болгарина жену и продали въ гаремъ, тамъ-то похитили двухъ дѣвицъ у жениховъ, а женихамъ, которые ихъ защищали, отрѣзали уши. Писали, что башибузуки торгуютъ болгарскими бабами, какъ овцами, на рынкахъ — вотъ я и хотѣлъ посмотрѣть этотъ рынокъ.

— Да вѣдь это было такъ давно, возразила жена.

— Понятное дѣло, что давно, но вѣдь мѣсто-то торговли женскимъ поломъ все-таки осталось — вотъ я и хотѣлъ его посмотрѣть.

— Брось. Лучше поѣдемъ въ кафешантанъ какой нибудь.

— Рано, мать моя! Прежде проѣдемъ домой, расчитаемся съ извощикомъ, напьемся чаю, отдохнемъ, а потомъ и отправимся разыскиватъ какое нибудь представленіе.

Фаэтонъ остановился около гостиницы. Изъ подъѣзда выскочили вынимать супруговъ изъ фаэтона швейцаръ, двѣ бараньи шапки, корридорный и «слугиня» въ расписномъ ситцевомъ платкѣ на головѣ.

— Чаю и чаю! Скорѣй чаю! командовалъ Николай Ивановичъ, поднимаясь по лѣстницѣ въ сопровожденіи прислуги. — А ты, метрополь, разсчитайся съ возницей.

И Николай Ивановичъ подалъ проводнику двѣ серебряныя монеты по пяти левовъ.

Войдя съ себѣ въ номеръ, онъ нашелъ на столѣ три визитныя карточки корреспондентовъ газетъ. Тутъ былъ и «Свободный Гласъ», и «Свободное Слово», и «Свободная Рѣчь». Николай Ивановичъ торжествовалъ.

— Смотри, сколько корреспондентовъ интересуются поговорить со мной и узнать мое мнѣніе о Болгаріи! указалъ онъ женѣ на карточки. — Положительно меня здѣсь принимаютъ за дипломата!

— Ахъ, боюсь я, чтобы изъ этого что-нибудь не вышло, покачала головой Глафира Семеновна.

— Полно. Что можетъ выдти изъ этого!

— Все-таки ты выдаешь себя не за того, кто ты есть, и величаешь себя не подобающимъ чиномъ.

— Я выдаю себя? Я величаю? Да что ты, мать моя! Это они выдаютъ меня за кого-то и величаютъ превосходительствомъ. А я тутъ не причемъ. Смотри-ка, одинъ-то корреспондентъ даже какой-то нѣмецкой газеты, проговорилъ Николай Ивановичъ, разсматривая карточку, повернувъ ее на другую сторону. — «Фрейблатъ», прочелъ онъ.

Но въ это время отворилась дверь и въ номеръ торжествующе вошелъ корридорный. Въ рукахъ онъ держалъ грязный, но вычищенный самоваръ.

— Заповѣдайте, господине. Это русски самоваръ, сказалъ онъ. — Сѣднете, моляви…

Сзади его черномазый слуга несъ подносъ съ чашками, чайникомъ, лимономъ и сахаромъ.

Поставивъ самоваръ на столъ, корридорный сталъ разсказывать, какъ ему хотѣлось угодить русскому экселенцу, какъ онъ побѣжалъ искать самоваръ для него и наконецъ нашелъ у одного еврея-мѣдника.

— Глаша! Каково? Достали таки намъ самоваръ! воскликнулъ Николай Ивановичъ. — Иди, заваривай чай. Теперь всласть напьемся.

Глафира Семеновна подошла съ столу, взяла чайникъ, но чай былъ въ немъ уже заваренъ.

— Не умѣютъ и подавать-то какъ слѣдуетъ сказала она, принимаясь полоскать чашки. — Подаетъ самоваръ на столъ и съ нему чайникъ съ завареннымъ чаемъ. А самоваръ-то до чего грязенъ! Смотри, даже зелень на немъ.

— Все-таки, онъ хотѣлъ намъ услужить и за это спасибо ему. Спасибо, братушка, спасибо! кивнулъ корридорному Николай Ивановичъ.

— Пакъ да се видимъ (т. е. до свиданья), экселенцъ, почтительно поклонился тотъ и ретировался.

Напившись дома чаю, супруги Ивановы рѣшили идти посидѣть въ кафешантанъ. Они сошли внизъ и стали разспрашивать швейцара, какъ имъ идти по улицѣ, какъ вдругъ появился ихъ давишній проводникъ въ фуражкѣ съ надписью «Метрополь».

— Сейчасъ я узналъ, что сегодня театръ есть, ваше превосходительство, сказалъ онъ, вытаскивая изъ кармана большую зеленую афишу. — Въ кафешантанъ вы еще послѣ театра поспѣете, а вотъ не хотите-ли сначала въ болгарскій театръ?

— Какъ-же мнѣ говорили, что у васъ въ Софіи нѣтъ теперь спектаклей, сказалъ Николай Ивановичъ.

— Есть, но театръ-то очень ужъ простой, ваше превосходительство, для простой публики

— Это то-есть народный, что-ли?

— Народный, народный. Простой болгарскій народный.

— Тѣмъ лучше. Народъ увидимъ, народную жизнь.