Николай Лейкин - В гостях у турок

— А ну-ка, прочти и переведи. Вѣдь по-болгарски-то мы хоть и два пенснэ на носъ вздѣнемъ, все равно ничего не поймемъ, хоть и русскими буквами писано.

Прокуроръ развернулъ одну газету и сталъ пробѣгать ее.

— Есть, сказалъ онъ. — Дѣйствительно, пишутъ про васъ, что вы дипломатическій агентъ, отправляющійся въ Константинополь въ русскую миссію съ какимъ-то порученіемъ. Затѣмъ сказано, что на предложенный вамъ вопросъ, съ какимъ именно порученіемъ — вы отказались приподнять завѣсу.

— Да, отказался. Съ какой-же кстати я буду отвѣчать, если я ничего не знаю!.. бормоталъ Николай Ивановичъ. — Рѣшительно ничего не знаю.

— Далѣе сказано, что вы съ особеннымъ восторгомъ отнеслись къ нынѣшнему повороту въ Болгаріи ко всему русскому, продолжалъ прокуроръ.

— А про самовары ничего не сказано?

— Есть, есть. Сказано. Напечатано, что вы высказывали удивленіе, отчего въ болгарскихъ гостинницахъ не распространенъ самоваръ.

— Ловко! Вотъ это хорошо, что сказано. Одобряю… Въ самомъ дѣлѣ, какое-же это славянское единство, если безъ русскаго самовара! Глаша! Слышишь? Вотъ какъ о васъ! Знай нашихъ! Объ насъ даже въ газетахъ напечатано! обратился Николай Ивановичъ къ женѣ и хлопнулъ ее ладонью по плечу.

Глафира Семеновна сидѣла надувшись и чуть не плакала.

— Оставь, пожалуйста! Что за мужицкое обращеніе! Хоть господина-то прокурора постыдился-бы, проговорила она, отвернулась, и стала смотрѣть въ окно.

— Ого-го! Нервы? Ну, такъ и будемъ знать. Вотъ, господинъ прокуроръ, и хороша она у меня бабенка, покладистая для путешествія, а ужъ какъ нервы эти самые начнутся — только чорту ее и подарить, да и то незнакомому, чтобъ назадъ не принесъ.

— Дуракъ! Пьяный дуракъ! послышалось у супруги.

— Изволите слышать, какіе комплименты мужу!.. А все отъ нервовъ, кивнулъ Николай Ивановичъ на жену и сказалъ прокурору. — А ну-ка, что въ другой-то газетѣ?.. Вѣдь меня разспрашивали два репортера.

Прокуроръ сталъ пробѣгать еще газету, ничего въ ней не нашелъ и развернулъ третью.

— Здѣсь есть. Здѣсь вы названы петербургскимъ сановникомъ. Сказано, что пріѣхали вмѣстѣ съ супругой: Глафирой Семеновной, хвалите дешевизну жизни въ Софіи, удивляетесь ея незастроеннымъ улицамъ… разсказывалъ прокуроръ.

— Откуда онъ узналъ, какъ жену-то мою зовутъ! дивился Николай Ивановичъ. — Ахъ, да… Вѣдь я при немъ ее называлъ по имени и отчеству — вотъ онъ и записалъ. Вотъ и ты, Глаша, въ болгарскую газету попала! Неужто не рада? спрашивалъ онъ жену. — Теперь вся Болгарія будетъ знать, что у петербургскаго купца Николая Ивановича Иванова есть супруга Глафира Семеновна! Знай нашихъ! Живіо!

— Что ты кричишь-то! Вѣдь мы въ вагонѣ… Рядомъ съ нами въ другомъ купэ пассажиры. Безстыдникъ! Скандалистъ! замѣтила ему Глафира Семеновна, не глядя на него.

— Нервы у бабы… Ничего не подѣлаешь, оправдывалъ Николай Ивановичъ передъ прокуроромъ свою супругу и сказалъ:- А по сему случаю нужно выпить за болгарскую прессу. Мы еще не пили за прессу.

И онъ, вынувъ изъ корзинки бутылку вина, принялся ее откупоривать.

— За процвѣтаніе болгарской прессы! произнесъ онъ, откупоривъ бутылку, налилъ изъ нея стаканъ и поднесъ ее прокурору.

— Мадамъ Иванова, позволите выпитъ? Вы все сердитесь… обратился прокуроръ къ Глафирѣ Ceменовнѣ.

— Пейте. Богъ съ вами. Я не на васъ злюсь. Вы хоть и пьете, но прилично себя держите, а на мужа… былъ съ ея стороны отвѣтъ.

— Милая, да что-жъ я-то такое дѣлаю? воскликнулъ Николай Ивановичъ. — Я только славянскій вопль въ себѣ чувствую. Вопль — и больше ничего. Дай ручку…

— Прочь! Оставь меня въ покоѣ!

Николай Ивановичъ покрутилъ головой, смотря на расходившуюся супругу, и сталъ наливать виномъ стаканъ для себя. Прокуроръ съ нимъ чокнулся и они выпили.

Черезъ четверть часа бутылка была выпита и лежала пустая на диванѣ. Николай Ивановичъ и прокуроръ, прижавшись каждый въ уголъ купэ, спали и храпѣли самымъ отчаяннымъ образомъ.

Глафира Семеновна чистила себѣ апельсинъ и, давъ волю слезамъ, плакала, смотря на своихъ спавшихъ пьяныхъ спутниковъ.

Стучитъ, гремитъ, вздрагиваетъ поѣздъ, направляясь къ Константинополю. Мирнымъ сномъ спятъ, залихватски похрапывая, Николай Ивановичъ и прокуроръ, а Глафира Семеновна, приблизившись къ стеклу окна, съ красными отъ слезъ глазами, смотритъ на разстилающіеся передъ ней по пути виды. Погода прекрасная, солнечная, ясная и даетъ возможность далеко видѣть въ даль. Начиная отъ софійской станціи поѣздъ съ полчаса мчался по горной равнинѣ, миновалъ маленькія станціи Казичаны и Новосельцо, пересѣкъ Искеръ, съ особеннымъ трескомъ пронесясь по желѣзному мосту, и въѣхалъ въ горное ущелье. Начались величественные дикіе виды на покрытый снѣгомъ хребетъ Витошъ. Поѣздъ убавилъ ходъ и сталъ взбираться на крутую возвышенность. Снѣгу попадалось все больше и больше, поѣздъ шелъ все тише и тише, и вотъ совсѣмъ уже тихо сталъ подходить по желѣзному мосту черезъ пропасть близь станціи Вакарель. Ѣхавшіе въ вагонѣ вышли изъ своихъ купэ въ корридоръ и, стоя у оконъ, смотрѣли на величественное зрѣлище, а Николай Ивановичъ и прокуроръ все еще спали сномъ праведника. Глафира Семеновна тоже смотрѣла въ пропасть.

«Храни Богъ! Если поѣздъ съ этого моста свалится — тутъ и костей не соберешь!» подумала она. Ей сдѣлалось жутко и она принялась будить мужа, но тотъ не просыпался.

Вотъ и станція Вакарель — высшая точка желѣзнодорожнаго пути. На станціи надпись, что путь находится на 825 метровъ надъ уровнемъ моря. Началось усиленное постукиваніе молотками по колесамъ вагоновъ. Желѣзнодорожная прислуга суетилась, кричала. Кричали черномазые мальчики и дѣвочки, предлагающіе ключевую воду въ кувшинахъ. Баба въ опанкахъ продавала какія-то пшеничныя лепешки. Прокуроръ проснулся, протеръ глаза, взглянулъ на Глафиру Семеновну и сказалъ:

— Пардонъ… Какъ я заспался! А супругъ вашъ еще спитъ?

— Какъ видите, отвѣчала Глафира Семеновна, радуясь, что есть съ кѣмъ нибудь хоть слово перемолвить. — А какое вы величественное зрѣлище проспали, когда мы сюда подъѣзжали! Какая пропасть! Мнѣ даже страшно сдѣлалось.

— О, я эту дорогу знаю отлично. Мнѣ часто приходится ѣздить отъ Пловдива въ Софію и обратно, но вотъ вашъ мужъ…

— Мужа я расталкивала, но онъ и голоса мнѣ не подалъ.

Прокуроръ потянулся, зѣвнулъ, покосился на пустую бутылку, лежавшую около него на диванѣ, и спросилъ:

— Мы это на какой станціи?

— На станціи Вакарель, отвѣчала Глафира Семеновна.

— Боже мой! Стало быть мы больше часа спали. До сихъ поръ мы все поднимались на высоту, а сейчасъ отъ этой станціи будемъ спускаться. Здѣсь водораздѣлъ. До сихъ поръ всѣ рѣки текли въ Черное море, а за этой станціей ужъ потекутъ въ Эгейское море. Фу, какъ пить хочется! Жаръ… Это отъ вина. Я вообще мало пью, но при такомъ пріятномъ знакомствѣ…съ вашимъ мужемъ — ошибся, переложилъ лишнее.