Николай Лейкин - В гостях у турок

— Вотъ это самаго настоящаго французскаго актриса. Она здѣсь въ Константинополѣ живетъ лѣтъ десять и танцуетъ въ кафешантанѣ въ Галатѣ, разсказывалъ Нюренбергъ.

— Ну, не похоже, чтобъ это была настоящая, улыбнулась Глафира Семеновна.

— О, она была хорошаго танцовщица, но у ней нѣтъ голосъ… Да и стара стала. Она можетъ говорить на турецкаго языкѣ — вотъ ее сюда и пригласили.

— Совсѣмъ старая вѣдьма! зѣвнулъ Николай Ивановичъ и спросилъ жену:- Душечка, тебѣ не скучно?

— Очень скучно.

— Такъ, я думаю, что посмотрѣли мы да и будетъ. Хорошенькаго по немножку. Теперь имѣемъ понятіе о турецкой опереткѣ, а потому можемъ и домой чай пить отправиться.

— Да, да… кивнула мужу Глафира Семеновна. — Домой, домой… Достаточно…

Но тутъ изъ-за кулисъ показались старикъ графъ и графиня въ бархатной амазонкѣ съ хлыстикомъ. Графиню изображала молодая красивая гречанка съ крупнымъ носомъ, а графа маленькій сѣденькій, тщедушный грекъ, вышедшій на сцену даже и не загримированный. Онъ былъ въ чечунчовой парочкѣ, бѣломъ жилетѣ, для чего-то съ настоящимъ орденомъ на шеѣ и въ сѣрой шляпѣ цилиндрѣ и съ зонтикомъ. Вышелъ онъ на сцену, ломаясь до невозможности, и строилъ гримасы. Въ заднихъ рядахъ публика захохотала. Онъ заговорилъ съ графиней и должно быть отпускалъ какія-нибудь турецкія остроты, потому что хохотъ усиливался. Графиня отвѣчала ему вяло. Она обробѣла, смотрѣла въ полъ и не знала, куда дѣть руки.

— Эта дама совсѣмъ по-турецкаго говорятъ не умѣетъ, атестовалъ ее Нюренбергъ супругамъ.

— По моему, она и ходить по сценѣ не умѣетъ, отвѣчалъ Николай Ивановичъ.

Графъ подошелъ съ рампѣ. Капельмейстеръ махнулъ смычкомъ и оркестръ заигралъ рефренъ. Графъ остановилъ музыку и сказалъ что-то капельмейстеру по-турецки, зрители засмѣялись. Но вотъ онъ выставилъ ногу впередъ, заложилъ руку за бортъ жилета и, откинувъ голову назадъ, говоркомъ запѣлъ подъ музыку. Фигура его была очень комична, но старческій голосъ сипѣлъ, хрипѣлъ даже и при исполненіи куплета говоркомъ. Но вотъ куплету конецъ, его надо закончить долгой, высокой нотой и графъ зажмурился и открылъ беззвучно ротъ, давая протянуть ноту только скрипкамъ. Затѣмъ, когда оркестръ кончилъ, онъ снялъ съ головы шляпу, махнулъ ею въ воздухѣ и съ улыбкой сказалъ публикѣ по-французски:

— Съ голосомъ всякій споетъ, а вотъ попробуй спѣть безъ голоса.

Ему зааплодировали. Въ особенности аплодировали и смѣялись въ ложѣ турокъ съ француженкой.

— Ну, довольно… Домой… Достаточно насмотрѣлись на безобразіе… — сказала Глафира Семеновна, поднимаясь съ кресла.

— Да, въ глухой провинціи у насъ лучше играютъ, — отвѣчалъ Николай Ивановичъ, слѣдуя за женой, направляющейся къ выходу. — И это лучшій театръ въ Константинополѣ! — прибавилъ онъ, покачавъ головой.

Нюренбергъ проводилъ ихъ до гостинницы и спросилъ Николая Ивановича:

— Въ котораго часу прикажете завтра явиться мнѣ къ вамъ, эфендимъ? Завтра мы поѣдемъ мечети смотрѣть.

— Рано не являйтесь. Намъ надо поспать. Приходите такъ часовъ въ десять… Да намъ нужно подсчитаться, чтобы знать, сколько вы истратили.

— Завтра, завтра, эфендимъ. Завтра я вамъ представлю самаго подробнаго счетъ. О, Адольфъ Нюренбергъ честный человѣкъ и не возьметъ съ васъ ни одного копѣйки лишняго. Покойнаго ночи! — раскланялся Нюренбергъ.

Когда супруги звонили у подъемной машины, они увидали, что въ салонѣ танцовали подъ рояль. Англичане были по прежнему во фракахъ и бѣлыхъ галстухахъ, но уже съ сильно раскраснѣвшимися лицами и съ растрепанными прическами. Англичанинъ, знакомый имъ по вагону, завидя ихъ въ отворенную дверь салона, подошелъ къ нимъ. Лицо его было совсѣмъ малиновое. Отъ него такъ и несло виномъ. Онъ вынулъ изъ кармана бережно завернутый въ бумагу портретъ-миніатюру, писанный на слоновой кости, и показалъ имъ.

— Кескесе? спросилъ его Николай Ивановичъ.

— Une miniature de XVII siècle… отвѣчалъ онъ и продолжалъ ломанымъ французскимъ языкомъ:- Шестьдесятъ пять франковъ… Рѣдкая вещь… Мнѣ давеча послѣ обѣда одинъ еврей сюда принесъ. Это портретъ кардинала.

— Всякую дрянь скупаетъ. Вотъ дуракъ-то! пробормотала по-русски Глафира Семеновна и вошла въ вагонъ машины.

Свистокъ — и супруги начали подниматься.

Въ корридорѣ ихъ встрѣтила опереточная горничная, вошла съ ними въ номеръ и стала помогать Глафирѣ Семеновнѣ раздѣваться. Она уже приготовила ей туфли и кретоновый капотъ, который лежалъ на постели. Глафира Семеновна отклонила ея услуги и сказала ей, чтобы она пошла и велѣла приготовить имъ чаю.

— Какъ? Такъ поздно чай? Развѣ мадамъ больна? удивленно произнесла горничная по-французски.

— Вотъ оселъ-то въ юбкѣ! Мы пришли изъ театра, хотимъ пить, а она спрашиваетъ, не больна-ли я, что прошу подать чаю, перевела по-русски Николаю Ивановичу жена.

Тотъ вспылилъ.

— Te… Te… Дю те… Чаю! Чтобы сейчасъ былъ здѣсь те! Te и боку де ло шо!.. топнулъ онъ ногой и прибавилъ: — вотъ ефіопы-то!

Горничная скрылась, но вслѣдъ за ней явился лакей съ бакенбардами въ видѣ рыбьихъ плавательныхъ перьевъ и объявилъ, что теперь чаю подать нельзя, такъ какъ кухня и всѣ люди заняты приготовленіемъ ужина по случаю суаре-дансамъ, а если мадамъ и монсье желаютъ ужинать, то въ двѣнадцать часовъ можно получить ужинъ изъ четырехъ блюдъ за пять франковъ,

— Вонъ! — закричалъ на лакея взбѣшенный Николай Ивановичъ, когда Глафира Семеновна перевела ему французскую рѣчь. — Вѣдь это чертъ знаетъ что такое! Люди просятъ чаю, а они предлагаютъ ужинъ. Мерзавцы! Подлецы! И это лучшій англійскій отель! Нѣтъ, завтра-же вонъ изъ такого отеля! Переѣдемъ куда нибудь въ другой. Да и не могу я видѣть эти фраки и натянутыя лакейскія морды! А горничная, такъ словно балетъ танцуетъ! Пируэты какіе-то передъ нами выдѣлываетъ. Два раза сегодня чай требуемъ и два раза почему-то его нельзя намъ подать!

— Не горячись, не горячись! — остановила его жена. — Тебѣ это вредно. Сейчасъ я приготовлю чай… Хоть и трудно это, но приготовлю.

— Какъ ты приготовишь?

— Чайникъ у насъ есть, чай есть, сахаръ тоже… Есть и двѣ дорожныя чашки. Вода въ графинѣ… Сейчасъ я вскипячу воду въ металлическомъ чайникѣ на спиртовой машинкѣ, на которой я грѣю мои щипцы для завиванія челки, и заварю чай…

— Душечка! Да ты геніальный человѣкъ! Вари, вари скорѣй! воскликнулъ Николай Ивановичъ, бросившись къ женѣ, обнялъ ее, потрепалъ по спинѣ и прибавилъ:- Молодецъ-баба! Дѣйствуй!

И вотъ Глафира Семеновна, переоблачившаяся въ капотъ, кипятитъ на спиртовой машинкѣ воду. Стукъ въ дверь. Входитъ горничная, въ удивленіи смотритъ на приготовленіе кипятку, улыбается и сообщаетъ, что если мадамъ и монсье хотятъ пить, то можно подать вино и шипучую воду.