Лев Толстой - ПСС. Том 05. Произведения, 1856-1859 гг.

Кн[язь] Василій Иларіонычь былъ сынъ вельможи и самъ занималъ очень, очень важное м ѣсто въ служб ѣ; но три года тому назадъ онъ подалъ въ отставку и у ѣхалъ въ деревню. О немъ жал ѣли, говорили, что и такъ мало людей въ Россіи, а чтожъ будетъ, когда вс ѣтакъ будутъ во всемъ отчаяваться и все бросать. Другіе говорили, что онъ прекрасно сд ѣлалъ удалившись. — Онъ почувствовалъ, что м ѣсто это ему не по силамъ, — говорили они. — Этаго еще мало, что онъ честенъ и храбръ. Отчегожъ не сказать слово: онъ неспособенъ. Хотя и добрый и честный малый. — Самые недоброжелательные люди какъ будто робко и неохотно бросали мал ѣйшую т ѣнь на этаго Кн[язя] Василія Иларіоныча. Онъ былъ такъ богатъ, принадлежалъ къ такой знати, былъ такъ храбръ и, главное, такъ былъ простъ, ровенъ и безобиденъ, непритворенъ въ обращеніи, что осудить его было опасно. —

Впрочемъ говорили о немъ первое время; потомъ забыли. Забыло большинство петербургское, то общество, которое не только наслаждается и ум ѣетъ наслаждаться современнымъ усп ѣхомъ минуты, но которое эту только жизнь считаетъ достойной названія жизни. Въ числ ѣэтихъ борящихся, торопящихся и усп ѣвающихъ людей Петербурга былъ одинъ челов ѣкъ, который живо вспомнилъ о Василіи Иларіоныч ѣ, пожал ѣлъ о немъ и захот ѣлъ спасти его изъ той тины [169] В подлиннике: и съ той тины деревенской жизни, въ которой съ каждымъ годомъ глубже и глубже утопалъ Василій Иларіонычь. Челов ѣкъ этотъ былъ однимъ изъ вновь появившихся св ѣтилъ на горизонт ѣрусскихъ государственныхъ людей — не молодой уже челов ѣкъ, но молодой тайный Сов ѣтникъ, коротко обстриженный, молодо с ѣд ѣющій, гладко выбритый, сіяющій здоровьемъ акуратно трудовой жизни госуд[арственный] чел[ов ѣкъ], въ б ѣломъ галстук ѣ, съ св ѣжей второю зв ѣздою, съ утра предс ѣдательствующій въ комитетахъ, зас ѣдающій въ Министерствахъ, подающій проэкты, об ѣдающій въ 6 часовъ дома въ кругу частью покровительствуемыхъ избранныхъ людей будущаго, частью снисходительно и политично уважаемыхъ людей прошедшаго, показывающійся на раут ѣпосланниковъ и двора и съ сложной, но легко носимой на чел ѣдумой проводящій поздніе вечера за восковыми св ѣчами въ своемъ высокомъ, обставленномъ шкафами кабинет ѣ.

Челов ѣкъ этотъ, Иванъ Т ѣлошинъ, какъ его звали въ св ѣт ѣ, былъ женатъ на богатой Кузин ѣКнязя Василія Иларіоныча. Въ ос ѣнь 1863 года Т ѣлошинъ почувствовалъ часто повторяющуюся боль въ правомъ боку. Онъ, очевидно, несмотря на свое каменное сложеніе, переработалъ. Ему надо было отдохнуть. Им ѣнья — огромныя им ѣнья его жены — находились въ той же губерніи, гд ѣжилъ Василій Иларіонычь. Уставныя грамоты не вс ѣбыли составлены и разверстаны по разнымъ м ѣстнымъ условіямъ, им ѣ[ли] особую важность. Ему надо было самому быть тамъ. Князь Василій Иларіонычь въ предполагаемомъ въ будущемъ устройств ѣКомитета могъ быть важной поддержкой, а потому Т ѣлошинъ вм ѣсто Ниццы р ѣшилъ по ѣхать на ос ѣнь въ Т. губернію.

Василій Иларіонычь звалъ его къ себ ѣгода два тому назадъ, шутя, про ѣздить вм ѣст ѣотъ ѣзжее поле.

— Онъ мн ѣистинно жалокъ! И мы по ѣдемъ къ нему, ежели ты согласна, Зина? — сказалъ онъ жен ѣ.

<���Я очень рада, — сказала Зина. — И они по ѣхали. Князь Василій Иларіонычь былъ старый — или скор ѣе стар ѣющійся холостякъ. — >

Тотъ, кто въ 40 л ѣтъ не понимаетъ всей глубины значенія этаго стиха, тотъ и не испытаетъ этаго тяжелаго жизни холода и той борьбы за жизнь, когда мы начинаемъ ощущать этотъ жизни холодъ, который т ѣмъ сильн ѣе чувствуется, ч ѣмъ больше хорошаго, любимаго вс ѣми было въ молодомъ челов ѣк ѣ. —

Князь Василій Иларіонычь боролся съ этимъ холодомъ жизни и былъ слаб ѣе его.

— Къ чему мн ѣпочести? Къ тому, чтобы не им ѣть ни минуты покоя, ни минуты своей? Вліяніе [на] искорененіе злоупотребленій! (тогда еще было то время, когда вс ѣвоображали, что единственное призваніе челов ѣка состоитъ въ искорененіи злоупотребленій). Я накажу 10 мошенниковъ, а въ это время 20 новыхъ обманутъ меня? Къ чему? — Любовь женщины, женитьба. Къ чему? Чтобъ страдала жена, бол ѣли д ѣти и я самъ за нихъ? Къ чему? Богатство? Боже мой, ежели бы кто научилъ меня, какъ жить безъ богатства, какъ бы я былъ счастливъ. Богатство къ тому, чтобъ вид ѣть, какъ вокругъ тебя вьются подлецы, воры — одни подлецы — съ т ѣмъ, чтобъ одному украсть 10 к., а другому 10 т. р. Къ чему все? Гадость, грязь, обманъ… Лучше не трогаться и оставить ихъ, только бы они меня оставили въ поко ѣсъ моимъ стаканомъ чая, рюмкой вина, съ окномъ моимъ на садъ, каминомъ зимою, съ книжкой глупаго романа (и тамъ люди, да не живые). Есть, правда, два челов ѣка не глупые и не подлые, да и то не надолго. И т ѣхъ дай Богъ вид ѣть поменьше. <���Ну a ос ѣнью и до порошъ охота. Былъ бы зв ѣрь, тутъ люди мало м ѣшаютъ. И люди даже д ѣлаются милы.> Было время, когда все это было хорошо. Тогда у меня были и зубы и волосы вс ѣ, и глупъ я былъ, а теперь къ чему? Желудокъ плохо варитъ — а тутъ смерть — вонь и ничего. Къ чему?

Такъ думалъ большей [частью] Василій Иларіонычь до завтрака и передъ об ѣдомъ, да и вечеромъ и посл ѣзавтрака немного весел ѣе представлялась ему жизнь. Р ѣдко, р ѣдко въ изв ѣстныя поры дня и года, особенно ос ѣнью, находили на Князя Василія Иларіоныча минуты радостнаго расположенія духа.

Только [170] Зачеркнуто: три явленія въ трехъ случаяхъ жизни этотъ страшный вопросъ: кчему? не представлялся Василію Иларіонычу. Это были: когда д ѣло касалось его воспитанницы д ѣвочки, жившей съ нимъ, когда д ѣло касалось его брата, и когда д ѣло касалось охоты. Когда ловчій его приносилъ ему отнятыхъ у мужиковъ волченятъ и, пом ѣтивъ, пускалъ ихъ назадъ въ островъ, Василію Иларіонычу не приходила мысль — к чему онъ ос ѣнью будетъ съ замираніемъ всего существа ждать на свою свору этихъ меченныхъ волченятъ, когда онъ могъ истребить ихъ еще три м ѣсяца тому назадъ. —

Василій Иларіонычь лежалъ, какъ онъ и проводилъ обыкновенно ц ѣлые дни, съ ногами на диван ѣвъ своемъ кабинет ѣи читалъ романъ, когда Англичанка гувернантка съ воспитанницей вошли въ комнату. Василій Иларіонычь помоталъ ногами въ знакъ того, что онъ знаетъ, что надо было встать, и продолжалъ читать. Лицо его выразило досаду, и онъ н ѣсколько разъ сопнулъ носомъ, что, какъ знали вс ѣвъ дом ѣ, означало дурное расположеніе.

— Совс ѣмъ не радъ! Вовсе не радъ, — сказалъ Василій Иларіонычь [171] Зачеркнуто: получивъ письмо Т ѣ лошина. Вас. Ил. обращался къ англичанк ѣ, гувернантк ѣсвоей воспитанницы, которую — гувернантку — онъ считалъ за пошлую дуру, но съ которой несмотря на то, такъ [какъ] она одна была у него подъ рукой для разговора, онъ часто входилъ въ самыя задушевныя подробности. — Совс ѣмъ не радъ, — говорилъ онъ, получивъ письмо Т ѣлошина, видимо давая чувствовать гувернантк ѣ, которой д ѣла до этаго не было, что ежели Т ѣлошинъ думаетъ сд ѣлать ему большую честь и удовольствіе этимъ пос ѣщеніемъ, то онъ очень ошибается. И нехудо, чтобы онъ это зналъ.