Сергей Терпигорев - Потревоженные тени

Вместе с этим я услыхал и фамилии знакомых помещиков, которые, как говорили, заигрывают с ними, ласкают их, помогают им и обещают еще больше помочь в случае получения их содействия на предстоящих выборах.

Это была новость, которая меня заинтересовала, и я не без любопытства следил за разговорами о предстоящих выборах, интересуясь главнейше этим ухаживанием за захудалыми и находившимися все время в общем пренебрежении всесвятскими помещиками.

Вскоре как-то у нас был «дядя Сережа», так громко возмущавшийся поведением всесвятских помещиков и доказывавший, в интересах поднятия дворянского достоинства, необходимость их уничтожения, разжалования их из дворян. У дяди были соперники. Кроме того, дела у него порасстроились за время его двукратного предводительства, а между тем ему хотелось быть вновь избранным и на этих предстоящих выборах.

И вот, за тем же обеденным столом, за которым он тогда так ораторствовал против всесвятских помещиков, называя их не дворянами, а сбродом, я услышал уж совсем другое о них.

— А я сейчас был в Всесвятском, — сказал он. — Несчастные!

— А что? — спросил отец, и, мне показалось, как будто стараясь не встретиться с дядей глазами.

— Ужасная беднота!

И, помолчав немного, дядя продолжал:

— Вот настоящая обязанность правительства помочь кому — это им! И в самом деле, мало разве у нас казенной свободной земли, мало разве у нас государственных крестьян?.. Я не говорю, чтобы им дать по нескольку тысяч десятин земли, по нескольку сотен душ, но дать им столько, чтобы они могли быть самостоятельными хоть на выборах.

— Это значит, по сто душ? — заметил кто-то.

— Ну конечно, — ответил дядя.

— И по тысяче десятин земли?

— Да, около.

— Чтобы всесвятские помещики имели, если их всех сосчитать, тысяч тридцать десятин земли и тысячи три душ?

— По крайней мере, дать некоторым из них, которые приличнее держат себя.

— То есть тем, которые посытее и теперь?

Кто-то из обедавших соседей при этом ядовито заметил дяде, сказав:

— Я бы на вашем месте, Сергей Павлович, обещал им, в случае избрания, поднять этот вопрос, начать для них об этом ходатайство. Тогда они, наверное, были бы все за вас...

Дядя дал этому замечанию шутливый характер, но оно, видимо, было неприятно для его самолюбия, так как укололо его в больное его место — заискивание у всесвятских помещиков, что он скрепя сердце делал, лишь бы только ему быть вновь избранным.

— Ничего, — заключил сосед, — выберут вас и без них, да и они что же могут иметь против вас?

— Я вовсе не за этим ездил в Всесвятское, — вспыхнув, возразил дядя, — а по должности предводителя, так как я обязан же был вновь повторить им их права, разъяснить их обязанности. Ведь вы знаете, в каком они состоянии: они от нужды совсем одичали почти.

— О! Это они, будьте покойны, отлично все знают и понимают. Это вы напрасно трудились. Они отлично понимают и знают, что теперь, во время выборов, и они не последняя спица в колеснице. Свои нрава и свои интересы они понимают нисколько не хуже кого бы то ни было.

Но дядя был, видимо, раздражен и настаивал все на том, что это совершенно напрасно его подозревают в заискивании не только у всесвятских помещиков, но и у кого бы то ни было.

— Я не отказываюсь и должен служить дворянству, — говорил он, — как я служил и эти два трехлетия, но только я шагу не сделаю, чтобы самому подготовлять свое избрание. Хотят меня выбрать, пусть выбирают, но сам я ничего для этого не намерен делать.

Однако он не без сожаления сообщил, что его противник, тоже кандидат на предводителя, за день до него был вовсе уж не для какой обязанности, а прямо чтобы заручиться содействием, в Всесвятском и там пообещал одному определить сына на казенный счет, другому — дочь, третьему — местечко смотрителя магазинов, четвертому — протоколиста опеки, и проч., и проч.

— Это кто же вам говорил? Откуда же вы это знаете? — ^ спросил его сосед.

— Они же сами всё это мне выболтали.

— По какому случаю?.. Как зашел у вас с ними об этом разговор?

И сосед, улыбаясь, углубился в тарелку.

— Я их сманивал обещаниями на свою сторону, а они торговались и сказали мне, что Александр Николаевич (его противник, другой кандидат на предводителя) обещал им больше, — ответил ему дядя, зло и с презрением посматривая на него.

Сосед ничего ему не отвечал и только пожал плечами, дескать, к чему это, разве я на это намекал.

Но и все и я понимали, что он на это именно, а не на что другое, намекал, и хотя заискивание у всесвятских помещиков перед баллотировкой и было, как оказывалось, обычное явление, однако положение дяди было неловкое.

В моих же собственных глазах это противоречие дяди в рассуждениях о всесвятских помещиках и теперь изворачивание и запирательство в действительной причине его поездки к ним уронили его в моих глазах, и с этих пор он перестал быть для меня авторитетом.

А потом, позже, уж летом, я узнал, что всесвятские эти помещики дорого ему стали. Его выбрали-таки при помощи их, но он раздарил им кому лошадь, кому двух, кому дал прямо денег и, кроме того, надавал всяких обещаний относительно разных определений на службу и помещения детей их в казенные учебные заведения на дворянский счет.

Но с избранием его кончились и всякие его с ними любезности, и он в качестве предводителя уж более не находил нужным заезжать к ним и объяснять им их интересы и права.

Так обыкновенно все поступали, так поступал и он, исполнив, разумеется, относительно их все свои обещания об определениях и помещениях, благо это ничего ему не стоило.

Дядя Сергей Павлович жил верстах в шестнадцати от нас. Имение его, Павловское, по усадьбе, по обширному и богатому дому там, по всем удобствам и затеям, считалось одним из наилучших в губернии.

В Павловском были пруды, наполненные удивительными карпами и карасями. В парке были устроены отделения для диких коз, для лосей, которые водятся в северных уездах нашей губернии, откуда привозили их ему маленькими, и он их выращивал. Были отделения и для зайцев, и для молодых и старых лисиц, для молодых и старых волков. В парке же у дяди был устроен и медвежатник — огромная яма, обнесенная высоким частоколом, в которой жило пять или шесть медведей, лазавших очень ловко на стоявшее посреди ямы подобие дерева и оттуда просивших себе подачки или водки.

В саду и по двору ходили, гордо выступая, павлины с роскошными длинными хвостами, на которых изумрудно-золотистые глазки так и горели под солнцем. Бегали, согнувшись и издавая пронзительный, надоедливый крик, хорошенькие серенькие цесарки с красными гребешками. На кухне под лавками жили, задернутые сеткой, перепела. Кроме того, постоянно на дворе была какая-нибудь редкостная птица — ручной журавль, говорящая сорока и т, и. Для скворцов были устроены десятки скворечен, и они летали целыми стадами.