Федор Достоевский - Преступление и наказание, Часть 5

Поспешив осведомиться у госпожи Липпевехзель, хлопотавшей в отсутствие Катерины Ивановны (находившейся на кладбище) около накрывавшегося стола, он узнал, что поминки будут торжественные, что приглашены почти все жильцы, из них даже и незнакомые покойному, что приглашен даже Андрей Семенович Лебезятников, несмотря на бывшую его ссору с Катериной Ивановной, и, наконец, он сам, Петр Петрович, не только приглашен, но даже с большим нетерпением ожидается, так как он почти самый важный гость из всех жильцов. Amalia Ivanovna herself had been invited with great ceremony in spite of the recent unpleasantness, and so she was very busy with preparations and was taking a positive pleasure in them; she was moreover dressed up to the nines, all in new black silk, and she was proud of it. Сама Амалия Ивановна приглашена была тоже с большим почетом, несмотря на все бывшие неприятности, а потому хозяйничала и хлопотала теперь, почти чувствуя от этого наслаждение, а сверх того была вся разодета хоть и в траур, но во все новое, в шелковое, в пух и прах, и гордилась этим. All this suggested an idea to Pyotr Petrovitch and he went into his room, or rather Lebeziatnikov's, somewhat thoughtful. Все эти факты и сведения подали Петру Петровичу некоторую мысль и он прошел в свою комнату, то есть в комнату Андрея Семеновича Лебезятникова, в некоторой задумчивости. He had learnt that Raskolnikov was to be one of the guests. Дело в том, что он узнал тоже, что в числе приглашенных находится и Раскольников. Andrey Semyonovitch had been at home all the morning. Андрей Семенович сидел почему-то все это утро дома.

The attitude of Pyotr Petrovitch to this gentleman was strange, though perhaps natural. Pyotr Petrovitch had despised and hated him from the day he came to stay with him and at the same time he seemed somewhat afraid of him.	С этим господином у Петра Петровича установились какие-то странные, впрочем, отчасти и естественные отношения: Петр Петрович презирал и ненавидел его даже сверх меры, почти с того самого дня, как у него поселился, но в то же время как будто несколько опасался его.
He had not come to stay with him on his arrival in Petersburg simply from parsimony, though that had been perhaps his chief object.	Он остановился у него по приезде в Петербург не из одной только скаредной экономии, хотя это и было почти главною причиной, но была тут и другая причина.
He had heard of Andrey Semyonovitch, who had once been his ward, as a leading young progressive who was taking an important part in certain interesting circles, the doings of which were a legend in the provinces.	Еще в провинции слышал он об Андрее Семеновиче, своем бывшем питомце, как об одном из самых передовых молодых прогрессистов и даже как об играющем значительную роль в иных любопытных и баснословных кружках.
It had impressed Pyotr Petrovitch.	Это поразило Петра Петровича.
These powerful omniscient circles who despised everyone and showed everyone up had long inspired in him a peculiar but quite vague alarm.	Вот эти-то мощные, всезнающие, всех презирающие и всех обличающие кружки уже давно пугали Петра Петровича какимто особенным страхом, совершенно, впрочем, неопределенным.
He had not, of course, been able to form even an approximate notion of what they meant.	Уж конечно, сам он, да еще в провинции, не мог ни о чем в этом роде составить себе, хотя приблизительно, точное понятие.
He, like everyone, had heard that there were, especially in Petersburg, progressives of some sort, nihilists and so on, and, like many people, he exaggerated and distorted the significance of those words to an absurd degree.	Слышал он, как и все, что существуют, особенно в Петербурге, какие-то прогрессисты, нигилисты, обличители и проч., и проч., но, подобно многим, преувеличивал и искажал смысл и значение этих названий до нелепого.
What for many years past he had feared more than anything was _being shown up_ and this was the chief ground for his continual uneasiness at the thought of transferring his business to Petersburg.	Пуще всего боялся он, вот уже несколько лет, обличения, и это было главнейшим основанием его постоянного, преувеличенного беспокойства, особенно при мечтах о перенесении деятельности своей в Петербург.
He was afraid of this as little children are sometimes panic-stricken.	В этом отношении он был, как говорится, испуган, как бывают иногда испуганы маленькие дети.
Some years before, when he was just entering on his own career, he had come upon two cases in which rather important personages in the province, patrons of his, had been cruelly shown up.	Несколько лет тому назад в провинции, еще начиная только устраивать свою карьеру, он встретил два случая, жестоко обличенных губернских довольно значительных лиц, за которых он дотоле цеплялся и которые ему покровительствовали.
One instance had ended in great scandal for the person attacked and the other had very nearly ended in serious trouble.	Один случай кончился для обличенного лица как-то особенно скандально, а другой чуть-чуть было не кончился даже и весьма хлопотливо.

For this reason Pyotr Petrovitch intended to go into the subject as soon as he reached Petersburg and, if necessary, to anticipate contingencies by seeking the favour of "our younger generation."	Вот почему Петр Петрович положил, по приезде в Петербург, немедленно разузнать, в чем дело, и если надо, то на всякий случай забежать вперед и заискать у "молодых поколений наших".
He relied on Andrey Semyonovitch for this and before his visit to Raskolnikov he had succeeded in picking up some current phrases.	В этом случае надеялся он на Андрея Семеновича и при посещении, например, Раскольникова уже научился кое-как округлять известные фразы с чужого голоса...
He soon discovered that Andrey Semyonovitch was a commonplace simpleton, but that by no means reassured Pyotr Petrovitch.	Конечно, он быстро успел разглядеть в Андрее Семеновиче чрезвычайно пошленького и простоватого человечка. Но это нисколько не разуверило и не ободрило Петра Петровича.
Even if he had been certain that all the progressives were fools like him, it would not have allayed his uneasiness.	Если бы даже он уверился, что и все прогрессисты такие же дурачки, то и тогда бы не утихло его беспокойство.
All the doctrines, the ideas, the systems, with which Andrey Semyonovitch pestered him had no interest for him.	Собственно до всех этих учений, мыслей, систем (с которыми Андрей Семенович так на него и накинулся) ему никакого не было дела.
He had his own object--he simply wanted to find out at once what was happening _here_.	У него была своя собственная цель. Ему надо было только поскорей и немедленно разузнать: что и как тут случилось?
Had these people any power or not?	В силе эти люди или не в силе?
Had he anything to fear from them?	Есть ли чего бояться собственно ему, или нет?
Would they expose any enterprise of his?	Обличат его, если он вот то-то предпримет, или не обличат?
And what precisely was now the object of their attacks?	А если обличат, то за что именно, и за что собственно теперь обличают?
Could he somehow make up to them and get round them if they really were powerful?	Мало того: нельзя ли как-нибудь к ним подделаться и тут же их поднадуть, если они и в самом деле сильны?
Was this the thing to do or not?	Надо или не надо это?
Couldn't he gain something through them?	Нельзя ли, например, что-нибудь подустроить в своей карьере именно через их же посредство?
In fact hundreds of questions presented themselves.	Одним словом, предстояли сотни вопросов.
Andrey Semyonovitch was an anaemic, scrofulous little man, with strangely flaxen mutton-chop whiskers of which he was very proud.	Этот Андрей Семенович был худосочный и золотушный человечек малого роста, где-то служивший и до странности белокурый, с бакенбардами, в виде котлет, которыми он очень гордился.
He was a clerk and had almost always something wrong with his eyes.	Сверх того, у него почти постоянно болели глаза.
He was rather soft-hearted, but self-confident and sometimes extremely conceited in speech, which had an absurd effect, incongruous with his little figure.	Сердце у него было довольно мягкое, но речь весьма самоуверенная, а иной раз чрезвычайно даже заносчивая, - что, в сравнении с фигуркой его, почти всегда выходило смешно.

Читать дальше