Николай Кузьмин - Соседи

Еда потеряла для Лизы всякий вкус. Необглоданной куриной ногой она ткнула в солонку.

— Отучилась… — говорила Константиновна, кивая головой. — К нам насовсем или еще куда?

— В Глазыри, бабушка, — вяло прожевывая, отвечала Лиза.

— В Глазыри-и!.. Да неуж правда? Ну, доченька, это тебе бог помог. Я там тебе такое знакомство сведу — горя знать не будешь. Вот увидишь, увидишь!.. Нет, ты подумай только — в Глазыри! Знаю, мать тебе все городскую жизнь загадывала, а я так скажу: и слава богу, что не вышло по ее. Выучилась, и хватит. Здесь проживешь. Слава тебе господи, лучшего и ждать нечего! — Приподнявшись, она обернулась к иконе и портрету и размашисто осенила себя крестом.

— А я боюсь что-то, бабушка. В район хочу съездить. Глазыри эти… я в них никогда и не бывала.

— А что тебе там делать было? Туда и по делу не каждого загонишь. А теперь… И не слушай, девка, что тебе болтать станут. К людям едешь, не в лес глухой, не в пустыню… Нет, это подумать только — в Глазыри! Вот уж не думала, не гадала!

Радость старой Константиновны была приятна Лизе, и она окончательно решила не ехать хлопотать за себя и за Володьку. Все, решено — в Глазыри! Отец покамест поживет эти три года здесь, в Вершинках, они с Володькой — в Глазырях. А уж потом… Но если он захочет с ними в Глазыри — милости просим! Это ему решать.

В раскрытое окно Лиза увидела отца: он быстро шел по улице к дому. Мимоходом глянул в окно соседки и отворотился. Затем до сознания его, видно, дошло, кто там сидит и уплетает за обе щеки, — он остановился, вернулся на шаг, на два и посмотрел внимательнее. Ну, так и есть!

Агафья Константиновна заинтересованно придвинулась к окошку: кого там Лиза увидела? Отец стоял у палисадника мрачнее тучи.

— Ты что?.. — спросил он громко. — Дома с голоду опухла? Побираться пошла?

— Молчи, молчи, — зашептала Лизе соседка, дрожащими руками убирая чашки. — Не доводи до греха. Отец ведь — не серди, не выводи его из себя.

Упала на пол ложка, старуха сунулась поднять и уронила нож. Лиза неловко выбралась из-за стола и вышла в сени, затем опомнилась.

— Спасибо, бабушка! — сказала она, вернувшись в избу.

Соседка испугалась еще больше.

— Иди, иди ты, господь с тобой! Не заставляй ждать.

Отец стоял на улице, и Лиза вышла к нему через калитку.

— Эка! — он быстро окинул ее взглядом. — Хороша, скажут, учительница. Босиком… Еще ногу спорешь.

Кипела в нем, душила, распирала горло непреодолимая ярость, однако заговорил он, лишь когда вошли во двор и притворили за собой воротца.

— Ну чего, чего ты там нашла? — напустился он на Лизу. — Оголодала?

— Да просто… Поздоровалась да и зашла. Не чужие ведь!

— Не чужие… Да она хуже чужого, если хочешь знать! Хуже и срамнее. Вот ничего не знаешь, не разобралась, а… Устин-то из-за кого, думаешь, пропал? Из-за кого? Из-за нее! А теперь она же… Ух-х, сука меделянская, глаза бы не глядели!

— Папа! — Лиза вспыхнула и быстро оглянулась: не слышит ли соседка?

— Что «папа»? Из-за нее!

— Ну зачем ты сочиняешь? — вступилась Лиза за добрую и старую соседку, с которой они недавно так хорошо поговорили.

— Да ты что? — отец бешено уставился на Лизу. — Ты что, не знаешь? Его, думаешь, где схватили-то?.. Ну так, правильно — здесь. А где? У кого?.. А-а, то-то и оно! У ней его и арестовали. В избе, прямо в кровати, можно сказать. Не знала? Так знай теперь. Знай, знай! Не маленькая Уж. Он же к ней, как ночь, так… это самое… заявлялся ночевать. Что, опять глаза полезли? Погоди, ты еще и не то узнаешь. Погоди!

От растерянности Лиза не нашлась что сказать. Новой, неожиданной стороной все время открывалась перед нею неведомая, страшноватая по прежним детским представлениям жизнь деревни во время оккупации. Лизе вспомнился портрет дяди Устина в доме у соседки, припомнилось, что он действительно попал в засаду, явился прямо в лапы дожидавшихся его карателей. Вроде бы все так и было, как говорил отец.

«Но, значит, вот кто был соперником отца, вот почему так и осталась одинокой на всю жизнь Константиновна!»

Открытие это поразило Лизу. Брат матери… Подумать только! В эту минуту в голове Лизы пронеслись различные догадки и открытия, проливающие свет на поведение как отца, так и соседки. И даже матери!.. Выходит, война не прекратила, не зачеркнула начисто всю прежнюю жизнь, как это Лизе казалось прежде по неразуменью. Война войной, а жизнь продолжалась своим путем…

— Ты вот что, Лизавета, — наставительно сказал отец увлеченно размышлявшей дочери, — ты теперь хозяйка и смотри сама. К нам теперь и гости могут заехать. Постарайся, значит, чтобы в доме было хорошо. Поняла? И тебе веселее будет и… вообще. Чего ты одна со мной будешь, как вековуха? Дело твое молодое. С Надькой, я считаю, лучше не надо знаться. Ну ее подальше! Есть тут люди и без Надьки. И с образованием… Не бойся, одна не останешься.

Он что-то еще говорил, но Лиза уже опомнилась, приняла упрек отца и не возражала. Действительно, молодой девахе с самого утра не по гостям бы шляться, а сначала приняться за дело. В доме — сама видела! — от грязи полы трескаются.

Покорность Лизы пришлась отцу по сердцу. Начиная убирать, она выскочила к колодцу за водой и увидела, что отец стоит у плетня и благодушно оглаживает приласкавшегося лосенка. Глаза зверя закрыты, он с удовольствием вытягивает через плетень шею.

— Лизавета, — позвал отец, почесывая лосенку нежное горло, — вот как там ваша наука смотрит: зачем, скажи, в природе этакая пропасть мяса существует? Подумать только — за одно лето столько нагулял!

— В лес его надо, — отозвалась, гремя ведром, Лиза. — Не корова же он, в самом деле. Да и уход за ним тоже чего-то стоит.

— В лес… В лесу закон простой. Взял — твое, оставил — чужое. Глядишь, дураку какому-нибудь и достанется.

— За браконьерство сейчас судят. Сам знаешь.

— Судят… Судить у нас любят, только голову подставь. — Он вдруг сильно шлепнул разомлевшего лосенка по лбу. — Куда, куда ты, черт здоровый? Плетень своротишь…

Разболтанные хилые воротца заскрипели пронзительно, на всю улицу. Лиза ощупью нашла проволочный обруч, висевший на приворотном столбике. Заведено было издавна — кто возвращался позже всех, тот запирал калитку на ночь.

Закат еще не погас, и по дворам, затихшим до утра, маячили сиротливые колодезные журавли. Возле колодца Лиза огляделась, чтобы не ступить в холодную непросыхающую грязь, спустила в сырую черноту провала легкое ведерко. Тонкая жердинка журавля бесшумно наклонилась вниз. Раз или два ведерко стукнуло о захудалый плесневелый сруб, затем раздался свежий чистый плеск, и ровно, полновесно потянуло в глубину. Живо перехватывая шест руками, Лиза с усилием потянула вверх и скоро добралась до мокрого, застуженного в глубине ведра. Из ведра лило и попадало на ноги. Лиза поставила его на сруб. Подув зачем-то, как на блюдечко, она припала к металлическому обливному краю и мелкими неторопливыми глотками напилась.