Алексей Кулаковский - Тропы хоженые и нехоженые. Растет мята под окном

Высоцкий изменил ранее намеченный маршрут и направился к неизвестному объекту, уже заявившему о себе четырьмя железобетонными столбами.

— Что это такое? — спросил он у девушек-бетонщиц.

Те взглянули друг на друга и начали хихикать. Сначала несмело, сдержанно, а потом набрались смелости и вовсе разошлись. Вдоволь насмеявшись, одна из них сказала:

— Начальству лучше знать. Вон оно!

Высоцкий посмотрел в ту сторону, куда указали девушки, и увидел, что к объекту торопливо ковыляет, сверкая лысиной, Кожушко. Высоцкий, слегка озадаченный поведением девчат, пошел ему навстречу.

— В чем дело? — спросил он, не скрывая возмущения.

— Что? — переспросил Кожушко, будто не догадываясь, о чем идет речь.

— Да вот!.. — Высоцкий показал на объект. — Людей с работы сняли!

— Они работают… Почему ж?

— Где работают, я у вас спрашиваю? — повысил Высоцкий голос — Кто вам разрешил снимать людей с пускового объекта?

— Вы это серьезно? — Кожушко изменился в лице. Раскрасневшийся от чрезмерного усердия лоб побледнел, губы задрожали: — Вы что, с луны свалились, ничего не знаете?

— Ах, это в связи… А зачем это?

— Как — зачем? А если он, как бывший шахтер, скажем, захочет спуститься вниз. Что ж ему, вместе со всеми одеваться и раздеваться?

— Конечно, вместе! Что же тут такого?

— А вы были в ихней раздевалке, знаете, как она выглядит? Там щели — палец пролезет, грязь и сырость! Шахтеры же и теперь выходят все мокрые, так как в стволах имеется течь.

— Вот пускай «Шахтстрой» и подумает, как навести там порядок. А вы своих людей верните на объект. И сейчас же!

— Не могу!

— Я требую!

Высоцкий собрался идти дальше, но Кожушко преградил ему дорогу.

— Что вы делаете? — не то взмолился он, не то пригрозил со злостью и отчаянием. — Неужели не понимаете, что…

— Все понимаю! — твердо ответил Высоцкий. — И ответственность беру на себя! Это вы имели в виду?

Кожушко осекся, растерянно заморгал.

— И вообще, что это такое? — злился Леонид Александрович. — С инженером я разговариваю или просто со случайным человеком? О чем вы прежде всего думаете?

— Подумали без меня, — сдерживая обеду, признался Кожушко. — Вон Кривошип… А там и еще! — Он взмахнул руками и поднял толстые ладони выше своей лоснящейся головы. — Спорим в такой ситуации! Уж кому-кому, а вам должно быть известно, что это значит…

— На что вы намекаете? — строго посмотрев Кожушко в глаза, спросил Высоцкий. — На мое прошлое? Так знайте!..

— Я лишь о том, — перебил Кожушко, — что за такие дела не гладят по головке и ныне. Что скажет Евмен Захарович?.. И…

— А меня совершенно не интересует, что и кто об этом скажут! Я делаю свое дело и знаю, что оно нужно людям, а не кому-нибудь одному. Вот так! Думаю, что вы не будете вынуждать меня повторять приказ.

— Я пойду к Евмену Захаровичу!

— Можете идти! Только прорыв на основном объекте ляжет на вас. Тогда увидим, как выручит вас Евмен Захарович.

— Я думал… — нервно затряс головой, чуть не зашипел Кожушко, — что жизнь вас чему-то научила… Ваша жизнь! Однако же, как кажется…

— Научила! — твердо сказал Высоцкий и повернулся, чтоб идти на промышленные объекты. — Через три минуты все ваши люди должны быть там! Вот так!

Евмен Захарович приехал на работу минут за пятнадцать до начала. В тресте еще никого не было, только шумели краны, — видно, уборщицы наливали графины и разносили воду по кабинетам.

В приемной также никого не было, даже секретарша не пришла, хоть и знала, что руководитель треста по обыкновению начинает службу раньше времени. Человек он уже далеко не молодой, долго спать не любит, а встав в шесть утра — чем только не займешься дома? И все наскучит, пока приедет шофер. Пешком идти от города до треста — не близко, да и вряд ли дойдешь сразу, так как кто-нибудь по дороге обязательно остановит. А на машине, если даже и медленно ехать, все равно за десять — пятнадцать минут будешь на месте.

То, что не пришла еще секретарша, немного задело Кривошипа. И как-то неудобно было делать девушке замечание, тем более что она не только его секретарь, но и Высоцкого (когда урезывались штаты, то по его же предложению попали под сокращение прежде всего секретари и уборщицы). Но ведь если б это было несколькими годами раньше, то она поняла бы все и без замечания. Случалось в те годы, что он приходил на работу на целых полчаса раньше, и весь штат был уже на месте.

А во время ночного бдения и штурма?.. С болью в душе вспомнил он случай, когда нажал кнопку звонка во втором часу ночи. Изнуренная бессонницей секретарша быстро проскользнула через двойную дверь, настороженно остановилась перед столом.

— Синицкого! — безразлично приказал Евмен Захарович, не отрываясь от телефонной трубки.

— Он только что ушел, — испуганно заявила девушка. — У него…

— Что это значит? — спросил Евмен Захарович и так нахмурился, что та пулей выскочила из кабинета. — Это я не тебе, — объяснял он потом в трубку. — Тут сидишь, понимаешь, ни сна, ни отдыха, а некоторые помощнички… Ты завтра когда приезжаешь?.. Часов в двенадцать?.. Так, так… Ну и я к этому времени… Заезжай, партию закончим. Помнишь ходы?.. Ну давай!

Через несколько минут явился Синицкий, за ним высылали дежурную машину. В это время Евмен Захарович также разговаривал по телефону и долго не замечал человека, который молча стоял у самой двери и ждал.

— Вы меня вызывали? — наконец спросил он, воспользовавшись моментом, когда Евмен Захарович положил трубку одного аппарата и намеревался снять с другого.

Получилась неловкая пауза, так как Евмен Захарович уже забыл, зачем вызывал Синицкого. Дело, видно, было незначительное, так как оно уже или решилось само собой, или просто отпало за ненадобностью.

— Возьмите папку, — сказал Кривошип и показал глазами на свой стол.

Синицкий подошел, нерешительно выставив вперед руки: на столе лежало несколько разных папок.

— Вон ту, — указал Евмен Захарович, — синюю.

Кривошип стал набирать очередной номер, а Синицкий направился к выходу. Около двери он как-то неожиданно покачнулся.

— Что с тобой? — спросил Евмен Захарович, положив руку на рычажок телефона (случилось, что в этот момент он посмотрел на дверь).

— Ничего, — слабым голосом ответил Синицкий и медленно вышел в приемную.

Евмен Захарович положил трубку телефона и вызвал к себе секретаршу.

— Что с Синицким? — спросил, не проявляя беспокойства, не чувствуя своей вины.

— У него дочка больна, — ответила девушка. — В больнице лежит.

— Что?.. Почему ж ты мне…

— Так я говорила, — начала оправдываться секретарша. — Говорила. Но вы… — и чуть не заплакала от волнения и обиды.