Алексей Кулаковский - Тропы хоженые и нехоженые. Растет мята под окном

— Вы… вы… — попрекнул Евмен Захарович. — Всё, если что, так я!..

И, замолчав, оперся локтями на стол. Только теперь ему вспомнилось, что Синицкий был чересчур бледным и измученным, что в его запавших и грустных глазах светилась затаенная, но горькая обида.

Секретарша переминалась с ноги на ногу около стола и не знала, что ей делать: то ли молча выйти, чтоб Евмен Захарович даже и не услышал скрипа, то ли ждать, пока он еще что-нибудь скажет.

— И давно она болеет? — наконец спросил Кривошип. Поднял голову и растерянно посмотрел на девушку.

— Ну как давно? — замялась та. — Не год и не два… С месяц уже болеет. И очень тяжело.

— А сколько девочке? Большая уже?

— Моя ровесница. Вместе когда-то в школу ходили.

— Хоть бы сказали когда… Ты ж тут…

— А вы об этом не спрашивали.

Евмен Захарович встал, заложил большой палец за борт кителя и задумчиво прошелся по длинному, во весь кабинет, ковру. Мягкие, начищенные сапоги поскрипывали.

— Так вы прямо из больницы и доставили его сюда? — не то спросил, не то высказал предположение.

— Из больницы! — подтвердила девушка.

— Вот же народ! — Он возмущенно взмахнул руками. — Иди скажи, чтоб его сейчас же отвезли к дочери.

Девушка стремительно выбежала.

Евмен Захарович еще несколько минут ходил по ковру: корил себя за то, что проявил такую нечуткость, а своих подчиненных — что не сказали о несчастье Синицкого. В течение этого времени ни разу не подошел к телефонному столику, чтоб набрать какой-нибудь номер. Зазвонил телефон, так и то не спешил снять трубку, а только посмотрел, по какому аппарату звонят. Заметив, что не по «вертушке», отвернулся и направился к двери. Тут в углу стояли большие, еще, наверное, со времен Петра Первого, часы. Они будто почувствовали приближение хозяина — зашумели и отсалютовали двумя ударами.

Тогда хозяин посмотрел на стрелки: действительно было два часа ночи. Он открыл настежь одну за другой двери и вышел в приемную. Секретарша испуганно вскочила, но Кривошип прошел в коридор, ничего ей не сказав. Там распахнул дверь в комнату, где сидел Синицкий. Несколько сотрудников, в том числе и женщины, встали.

— Где он? — и посмотрел на один из пустых стульев.

— Уехал в больницу. У него…

— Знаю! Идите домой и вы! Два часа ночи!

Дома Евмен Захарович не заснул почти до рассвета. Раза два даже намеревался встать и вызвать машину — думалось: а что, если б поехать в больницу да поговорить с Синицким, может, и отлегло бы на душе.

Часов в девять утра, когда к нему наконец пришел сон, позвонил на квартиру председатель месткома и попросил разрешения заказать за счет министерства траурный венок.

— Кому? — удивился Евмен Захарович, и голос сразу обмяк и заглох так, что никто б не узнал его голоса. Вероятно, председатель месткома не верил, что разговаривает со своим непоколебимым руководителем…

Это произошло в те далекие времена, когда Евмен Захарович был еще в самом зените, когда все пути сами открывались перед ним и казалось, что любая должность будет предложена ему, пожелай он только этого. Никогда он не был в армии, однако из кителя с двумя нагрудными кармашками почти не вылезал. Над одним из кармашков блестел значок депутата республики. В первое время, когда стал депутатом, пальто не хотелось застегивать даже в холод. Ехал в машине — и тоже не застегивался, чтоб не закрывать значка.

Тогда Кривошип был первым заместителем министра. А что значит быть первым заместителем в министерстве строительства, да еще при таком министре, который и строить не умел и не очень-то стремился к этому?

С того времени прошло немало лет. Много чего построил Евмен Захарович за эти годы — строитель он отличный, этого никто не мог у него отнять. А кое-что другое и отнималось временами и снова отдавалось, было прочным и непрочным. Почему-то слишком быстро прошли те времена, когда редко который день не приносил надежд на перемену к лучшему. Тогда казалось, что есть для этого все необходимое: образование, работоспособность, биография. И все ж лестница завершилась министерством, а потом пошел спуск — значит, чего-то очень важного не хватало.

Чего не хватало, Евмен Захарович и теперь по-настоящему не знает, но уже и не очень думает об этом. Как-то увидел в Минске группу молодых депутатов и едва сдержал улыбку. Осень, холод на улице, а они бегут с сессии в пиджаках, чтоб в магазинах видели, что у них на лацканах депутатские значки. Уже и не верилось, что когда-то сам был такой…

…Через год-другой на пенсию. Как это меняет взгляды, устремления, как влияет на характер и поведение! Начинается рабочий день, так он уже и не особенно радует. Кончается, так не жаль его, как несколько лет назад. Если случается возможность вырваться на речку да еще со своим лохматым Тюликом, так разве только посыльные напомнят о служебных делах.

Однако же сегодня, приехав в трест, Евмен Захарович почувствовал себя будто бы всерьез обиженным. Хоть и через двойную дверь, но, прислушавшись, он уловил, что люди начали заходить в приемную, но все не к нему, не к нему! Секретарша, как только появилась, сразу же заняла телефон по заданию Высоцкого.

Дела пока что никакие особенно не подпирали, потому Евмен Захарович стоял у окна, смотрел на заваленный разными материалами двор завода железобетонных изделий и вспоминал некоторые события минувших дней. Отсюда Кожушко вчера возил цементные столбы и доски для сверхпланового и сверхсрочного сооружения. Заходил к нему, просил разрешения на такую постройку и даже показывал наспех набросанный проект. Одному инженеру не стыдно было составлять такой проект, а другому… утверждать. Так тот еще сравнительно молодой строитель. А ему, автору многих проектов, создателю целых городов и крупных предприятий?!

Начать работу Кривошип намеревался кнопкой звонка и строгим приказом секретарю — попросить сюда главного инженера. Но потом передумал и пошел к Высоцкому сам. От его грузных шагов столик в приемной задрожал — секретарша подняла голову и смущенно поздоровалась. Должно быть, она и не подозревала, что директор треста уже давно на месте.

Возле стола Высоцкого стояли два инженера из техотдела, еще совсем молодые и довольно модно одетые ребята. Увидев Евмена Захаровича, оба встали, освобождая ему место напротив Высоцкого. Но Кривошип остановил их жестом руки и сел сбоку, на диванчик. Не успел он и двух слов сказать Высоцкому, как в кабинет торопливо вошел Кожушко. Кепку он держал в руках, лоснящаяся голова слегка вспотела. Едва успев поздороваться, он сразу обратился к Кривошипу:

— Вы тут, Евмен Захарович? А я к вам.

— А что там? — не очень заинтересованно спросил Кривошип. — Садись, рассказывай!