Борис Зайцев - Первый год

— Гласные произносятся четко под ударением.

— Несомненно. Следовательно, что нужно сделать, чтобы проверить и правильно…

— Я скажу, Геннадий Максимович! — вдруг закричал тот самый белокурый паренек, который в начале урока прятался за товарищей, и сам испугался своего поступка. — Я нечаянно, Геннадий Максимович.

— Спокойно, спокойно, Коробов. Скажи.

— В общем, чтобы проверить, какую гласную нужно писать, нужно слово такое найти, чтоб ударение было, ну, в общем на эту гласную чтоб ударение было.

— Коряво сказано, но в основном правильно. Как же сказать лучше?

И дети с помощью учителя составили новое правило. Плакат был развернут до конца.

«Мастер! Настоящий мастер! — с хорошей завистью думал Виктор Петрович. — У него ребятишки сами рассуждают и приходят к выводу».

Оставшиеся двадцать минут Геннадий Максимович использовал на основательное закрепление новых правил самые разнообразные упражнения. Перед звонком он подробно разъяснил детям домашнее задание.

— Легкий урок!

— Я уже все знаю, — слышался в классе шепот.

И Логов впервые понял, что трудность и легкость урока больше зависят от учителя, чем от изучаемого материала.

Звонок. Ребята задвигались, слегка зашумели, но никто не вскочил и не побежал, хотя учитель вовсе не смотрел на них, делая запись в журнале.

— Урок окончен, — с улыбкой наклонил голову Геннадий Максимович. — До свиданья, ребята!

— До свида-анья!!!

Трудно сказать, кого больше научил этот урок: детей или молодого учителя.

В субботу после занятий мало кто из школьников спешил домой: в этот день работали кружки.

Все кабинеты были открыты. Над микроскопом, за верстаком, у карты, на брусьях в физкультурном зале, с кистью и пером в руках сосредоточенно трудились ученики.

Из лекционного зала доносились звуки песни. Там занимался хор. Тамара Львовна сидела за пианино и энергично ударяла пальцами по клавишам, дирижируя головой. Девочки и мальчики, стоявшие полукругом, дружно подхватывали мотив.

В самый разгар репетиции дверь отворилась, и в зал вошли директор и парторг. Они приветливо кивнули учащимся. Тамара Львовна, не переставая играть, обернулась. Иван Федорович торопливо замахал ей рукой: мол, продолжайте, продолжайте! — но учительница встала и спустилась со сцены в зал.

— Извините, что помешали, — сказала Грекова своим круглым голосом. — Мы не хотели вас прерывать. Но уж коль так случилось, давайте посоветуемся. А ребятишки, я думаю, пусть побегают пока. Чего ж им стоять?

Тамара Львовна разрешила детям отдохнуть.

— Не кажется ли вам… — Ольга Васильевна дождалась, пока дети вышли в коридор, и продолжала: — Не кажется ли вам, что наш хор звучит монотонно? Как вы находите, Иван Федорович?

— Да, да, — согласился директор, — все тянут на один лад.

— Я тоже об этом думала. — Молодая учительница виновато опустила глаза. — Но что делать? Такие ноты у меня. Вот, смотрите…

Тамара Львовна легко, как в танце, повернулась, подбежала к сцене и, не поднимаясь на нее, взяла с пианино кипу нот. Тонкое платье девушки, когда она, стуча каблучками, быстро шла обратно, плотно прилегало к ее груди и ногам, обозначив мягкие линии всего молодого тела.

«Ведь какая красавица! — подумал Иван Федорович, невольно задерживая на девушке взгляд. — А вот работа у нее что-то не клеится, хотя и третий год… Виктор Петрович, тот покрепче, главное, любит свое дело. Из него выйдет толк. Хотел я их поженить, да, видно, дела не будет».

— Вот что у меня. — Тамара Львовна развернула ноты. — Видите. Это все для солиста в сопровождении фортепьяно. И это. А для хора я ничего не нашла.

Ольга Васильевна со смущенной улыбкой перелистала несколько страниц.

— К сожалению, я ничего не смыслю в нотах. Вам, друг мой, следует обратиться во Дворец культуры. Там большой хор, опытный руководитель, и нужные ноты, конечно, есть. А я, что я? Знаю только, что в хоре бывает несколько голосов — и все.

— Верно, — подхватил директор, — зайдите во дворец. И потом, Тамара Львовна, у вас очень мало ребят. Мобилизуйте-ка старшие классы. Басы, басы! Верно вам говорю. Представьте, например, что я запел у вас моим несравненным басом. Как выиграл бы весь хор! — Рудаков рассмеялся так громко, что пианино ответило ему низким гулом басовых струн. — Ну, Ольга Васильевна, пойдемте дальше?

Заметив, что Иван Федорович и Ольга Васильевна удалились, дети гурьбой повалили в зал. И вскоре звуки пианино и детские голоса снова разносились по зданию школы.

Медленно шагая вдоль классов, директор задумчиво глядел себе под ноги. Раза три он одобрительно кивнул головой и улыбнулся, видимо радуясь какой-то своей мысли. Грекова тоже молчала. В подобных случаях она не любила спрашивать, а ждала, когда собеседник сам начнет разговор.

— Ольга Васильевна, — заговорил Рудаков, — вот мы были сейчас у наших физкультурников, радистов, хор слушали, да и другие кружки. У нас везде и всюду работой руководят учителя. Как, по-твоему, правильно это?

Грекова слегка наклонила голову и вскинула брови, что она делала всегда, когда затруднялась ответить сразу. Потом сказала:

— Разумеется, неправильно.

— И я считаю, что неправильно! — горячо продолжал Рудаков, как будто спорил со своей собеседницей. — Мы вредим ученикам нашими назойливыми «делай так, а так не делай», «вот тебе, деточка, готовый план — выполняй». Ведь это уже не руководство получается, а какое-то, понимаешь, вождение за ручку. Мы думаем, мы намечаем, мы организуем… А ребята? Им нечего делать! Откуда же у них инициатива творческая возьмется, когда мы сами душим ее?

— Вот именно!

— Да, да, мы сами растим их пассивными людьми, иждивенцами, которые самостоятельно шага сделать не могут! А от иждивенца до паразита недалеко. Что, не так?

— И до отщепенца, что в стороне от коллектива стоит, — добавила Грекова.

— А почему стоит в стороне? Потому что мы не всех ребят к общественной работе привлекаем: у одного, понимаешь, десять нагрузок, а у десяти — ни одной.

— Очень резонное замечание. Но привлекать мы еще как-то умеем, а вот у в л е ч ь работой — с этим у нас просто беда. В общем, Иван Федорович, вопрос такой, что походя не решишь. Нужно серьезно все обдумать и с товарищами посоветоваться.

— Да, на следующей неделе соберу народ.

Дверь класса, возле которой остановились Иван Федорович и Ольга Васильевна, на секунду приоткрылась. Из нее выглянула вихрастая мальчишечья голова, сделала большие глаза и исчезла. В классе послышался возбужденный шумок, потом стало тихо.

— Здесь, мне помнится, обычно Виктор Петрович бывает, — сказала Грекова.

— Да, да, — подтвердил Рудаков.