Борис Зайцев - Первый год

— А вы знаете, что Степной пишет стихи? — спросил Виктор Петрович.

— Стихи?! Никогда не думала.

— А я давно это знал.

И учитель стал рассказывать о том, что он видел и слышал возле стенной газеты.

— Вы подумайте! Да что вы говорите?! Вот вам и Степной! — то и дело восклицала Ольга Васильевна. — Теперь-то вы знаете, с какой стороны подойти к нему!

— Думаю, что не ошибусь. Впрочем, время покажет.

— Ну, желаю успеха! А вы не догадываетесь, Виктор Петрович, для чего я пришла сюда?

— Догадываюсь: проверить, как я выполняю партийное поручение. Могу сообщить, что третий номер литературного журнала готов.

— Вы думаете, раз я парторг — так обязательно по партийным вопросам? Нет.

— Ну, тогда ко мне на урок.

— Теперь угадали.

Логов был и смущен, и обрадован, и взволнован тем, что к нему на урок, да еще в его собственный класс, идет опытный, всеми уважаемый преподаватель, от которого ничто не ускользнет. Он давно ждал случая подробно поговорить со старшими товарищами о своих уроках, проверить себя и услышать добрый совет. Но теперь, когда Виктор Петрович получил такую возможность, он встревожился: «А вдруг у меня все не так, как нужно? А что, если ребята скверно подготовились?»

После перерыва учителя направились в класс. Вежливо пропустив вперед Ольгу Васильевну, Логов стремительно шагнул к столу, поздоровался с учениками и разрешил им сесть.

Ребята видели, что учитель взволнован: глаза его сверкали необыкновенно, мелко дрожали руки. Он даже не раскрыл журнала, чтобы отметить присутствующих, как это бывало всегда, никому не сделал замечания, а с минуту молча стоял перед классом, выжидая полной тишины.

неожиданно начал Виктор Петрович неровным от волнения голосом.

Ученики, знавшие это стихотворение наизусть, услышали в нем новые звуки, новую силу и страсть.

Учитель широко развел руки и откинул голову назад. И в этом его движении, и в свободном течении его окрепшего баритона, и особенно в продленном и поднятом на высокую ноту слове «всей» ребята увидели безмерную ширь Отчизны.

заканчивал читать Виктор Петрович в полной тишине. Кончил, помолчал и вдруг поднял на ребят глаза, прищуренные чуть смущенной и вопросительной улыбкой.

— Переходим к изучению жизни и творчества величайшего русского поэта Александра Сергеевича…

— Пушкина! — хором подхватил класс.

Учитель кивнул дежурному. На доске появился портрет великого поэта, тот самый, который нарисовал Володя Светлов.

Ребята зашевелились, слегка зашумели, но этот сдержанный шумок только обрадовал Виктора Петровича: ученики обменивались впечатлениями по поводу такого необычного начала урока, и видно было, что оно им понравилось. Через минуту снова стало тихо.

Учитель продолжал:

— Весь допушкинский период можно назвать предисловием к русской литературе: Пушкин по праву стал первой и лучшей ее главой…

Виктор Петрович обвел взглядом класс и увидел, что Степной смотрит на него удивленными и радостными глазами.

— Это очень верное и образное высказывание принадлежит ученику нашего класса Алексею Степному.

Ребята зашептались и стали оглядываться на товарища. Тот покраснел.

«Вот чем его можно взять! — пришла Логову мысль. — Признанием его достоинств».

— А этот портрет, — продолжал Виктор Петрович, — нарисовал тоже наш ученик — Владимир Светлов.

И снова ребята зашептались, одобрительно кивая друг другу головой. Володя смутился.

Учитель кратко сказал о значении творчества Пушкина и затем перешел к его биографии.

На перемене Виктор Петрович не стал задерживаться в классе. Он только передал Володе обещанную ему книгу и вышел.

В коридоре учителя догнал Степной. Ольга Васильевна понимающе удалилась.

— Виктор Петрович, разрешите мне взять ту книжку про Пушкина, что вы Светлову дали?

— Конечно, после того, как ее прочтет Светлов.

— А сейчас?

— Ну, как вы думаете, справедливо я сделаю, если отберу сейчас книгу у Светлова и передам ее вам? Ведь он раньше просил.

— А я сам возьму.

— Если вы желаете быть несправедливым, возьмите.

Степной нахмурился и, стараясь, чтобы этого не заметил учитель, из-за спины показал кому-то кулак.

— Виктор Петрович!

Учитель оглянулся: позади него стоял Светлов.

— Виктор Петрович, а пускай он сначала прочтет. Мне все равно.

— Ладно, бери ты, — сказал Алексей и вытащил из-под тужурки отобранную у Володи книгу.

Логов спустился в учительскую.

— Вот и он! — взволнованно говорила Ольга Васильевна, обращаясь к учителям. — Вы понимаете ли, что это значит! Отошла я, будто не вижу, а сама прислушиваюсь. И вдруг Степной — Степной, товарищи, не кто-нибудь! — говорит: «Виктор Петрович, разрешите мне взять книгу?» Каково! Ведь вот же своими ушами слышала! Ну, и чем кончился ваш разговор?

— Тем, что книги он не получил, — с улыбкой отвечал Виктор Петрович.

— Напрасно! Так вы его снова оттолкнете.

— Не думаю.

— Рад за вас, Виктор Петрович, очень рад! — потряс руку Логова директор. — Товарищи, кстати, в середине января у нас педсовет по итогам первого полугодия. Заслушаем отчеты о работе Виктора Петровича и ваш, Иван Кузьмич. Всех прошу хорошо подготовиться к совету.

Иван Кузьмич Стрелец, учитель математики, тот самый грузный старик с бритой головой и седыми лохматыми бровями, с которым Логов познакомился еще в августе, только пожал плечами: мол, что поделаешь, отчет так отчет. Он вытащил из кармана садовый нож и стал чистить ногти. Виктор Петрович вспомнил, что поднимал этот нож с пола, когда хозяин уронил его.

— Значит, вместе… — подняв на Логова глаза, подмигнул Иван Кузьмич. — Я здесь тоже первый год. Вот нас в одну пору и проинспектируют. Мне-то не привыкать: уж столько было этих отчетов да ревизий — трехзначное число. А вам, конечно, внове.

— Вот и нет, кажется, больших грехов, а боюсь, — признался Виктор Петрович.

— Отчитаться — еще бы ничего. Но перед отчетом начнут на уроки ходить целой бригадой: и директор, и завуч, и председатель предметной комиссии, и все, кому не лень. Вот это, батенька мой, истинное наказание. Могут и свою контрольную работу провести, а вы будете только при сем присутствовать. Или повальный опрос учинят. Положение, скажу вам, хуже губернаторского. Вы, однако, не робейте: молодым снисхождение делается, и весьма справедливо… — Стрелец говорил все это тихим голосом, со старческой хрипотцой, близко наклонившись к Логову и дыша ему в лицо каким-то особенным запахом, похожим на запах моченых сухарей.