Борис Зайцев - Первый год

Учителя иногда подходили к толпе ребят, но не мешали невинной их затее.

«Пусть разомнутся немного, — думали они, — силенку-то некуда девать. Лишь бы не озорничали».

Володя прыгал около борцов, как заядлый арбитр, азартно потирал руки.

— Держу пари за Федотова! — кричал он. — Батя, не сдавай! Внимание, товарищи! Не толпитесь, уважайте спорт… Так, так, батя! Очко в нашу пользу!

Федотов медленно одолевал противника и вдруг под восторженные крики товарищей неожиданно сильным толчком отбросил его в сторону.

Но звонок оказался сильнее: он всех заставил рассыпаться по классам.

Виктор Петрович ходил между рядами, просматривал тетради.

— Грязно, Гулько, — задержался он у одной парты. — Всё торопитесь куда-то. К следующему уроку перепишите заново. Проверю… Храмов, где ваша работа?

— Виктор Петрович, я не сделал. У меня в книге этих листов нет.

— Покажите.

Учитель взял в руки совершенно новый сборник упражнений. В нем действительно не хватало двух листов; но странно, что вырванными оказались именно те и только те листы, где были напечатаны заданные тексты.

— Вам не жалко книгу? — спросил Виктор Петрович.

— Это не я…

— Посмотрите мне в глаза, Храмов.

Но Вадик опустил голову.

— Стыдно? Книга отомстила вам: она вас выдала.

Учитель тут же на месте поставил мальчику в его дневнике единицу.

— Вот как нужно выполнять домашние задания! — поднял он над головой Володину тетрадь. — Светлов знает, что он пришел в школу учиться, а не рвать в клочья учебники, над которыми много лет трудились умные люди.

Храмов побледнел.

— Или возьмите работу Поярцевой! Она тоже понимает, что эти упражнения нужны ей, а не мне.

Голос Виктора Петровича спустился на суровые басы:

— Жалок и смешон лентяй, который пытается обмануть учителя: он прежде всего обманывает себя!

Вадик залился румянцем. Боясь встретиться глазами с насмешливыми взглядами товарищей, он уткнулся носом в парту и просидел так до конца урока.

На перемене Володя отдал Виктору Петровичу портрет.

Учитель долго всматривался в рисунок. Лицо его осветилось какой-то новой для ребят улыбкой, в глазах пробился горячий блеск.

— Да ты ли сделал это?! — проговорил, наконец, Виктор Петрович и вдруг спохватился: «Так можно захвалить мальчишку и погубить его талант». Поэтому учитель хитро прищурил глаз и продолжал:

— На первый взгляд просто чудо, а присмотрись к нему — станет чудно. Глядите сюда, Светлов: фрак-то от лица ничем не отличается! Штрих один? Как же так: здесь — сукно, а там — живое тело… Не чувствуется материал. Понимаете? А вообще неплохо. Вы показывали свои рисунки художникам?

— Я руководителю изокружка показывал, — ответил Светлов, — во дворце есть изокружок, я там занимаюсь.

— Очень хорошо! Работайте, Володя, больше работайте над собой! Из вас может настоящий художник получиться…

После уроков недалеко от школы Эльвира Сидоровна поджидала сына. Когда Вадик заметил ее, он опасливо оглянулся по сторонам и заторопился: ему было стыдно перед ребятами, что его встречают, как маленького, и он не хотел, чтобы учителя видели его мать.

— Ты опять пришла? — недовольно говорил мальчик, ускоряя шаг. — И кто тебя просит? Что я, маленький?

— Не спеши! Ой, не могу! — задыхалась от быстрой ходьбы Эльвира Сидоровна.

В саду, видя, что опасность миновала, Храмов пошел медленней.

— Я боюсь оставлять тебя одного, — отдышавшись, заговорила мать. — В школе много нехороших мальчишек. Один раз они уже шокировали тебя. Не знаю, за чем ваши учителя смотрят…

Через полчаса они были дома. К удивлению жены и сына, Григорий Ильич сидел в столовой с газетой в руках.

— Здравствуй, папа, — нерешительно, как с малознакомым человеком, поздоровался Вадик.

— Здравствуй, сынок! Чем похвалишься?

Мальчик не отвечал.

— Нечем, выходит? Так, так… Покажи-ка мне дневник.

— А у нас их отобрали.

— Да что ты говоришь! Вот некстати…

Отец встал, подошел к телефону и скоро выяснил, что дневники находились у ребят. Григорий Ильич нахмурился. Он задал еще несколько вопросов Логову и обещал зайти в школу в ближайшие дни.

Вадик делал вид, что внимательно рассматривает ногти. Пальцы его тряслись.

— Слышишь, мамаша! — бросив трубку, обратился Григорий Ильич к жене. — Учитель нас обманывает: он сказал, что не отбирал дневники, а на самом деле держит их у себя. Ведь наш сын никогда не говорил неправду…

Вадик сосредоточенно водил носком ботинка по узору ковра. Эльвира Сидоровна поджала губы и отвернулась.

Отец продолжал:

— Вадим, иди сейчас же в школу, возьми у Виктора Петровича дневник и принеси мне. Да скажи ему, чтоб он в другой раз не обманывал…

— Гриша, не нужно! Умоляю тебя! — заступилась за Вадика мама. — Куда он пойдет в такую пору? Прости его! Он больше не будет.

— Что не будет?

Эльвира Сидоровна взяла мужа за руки, потом, отослав сына в его комнату, со стоном опустилась на стул.

— Ах, Григорий! — сказала она трагическим голосом. — С некоторых пор ты изменился и к сыну и ко мне.

— Пожалуй.

— Не знаю, чем подкупил тебя Виктор Петрович, а на мой взгляд, он… он слабый воспитатель и совсем не умеет работать с детьми.

— Ты так думаешь?

— Разве это воспитатель? — говорила Эльвира Сидоровна, все более волнуясь и уже не слушая мужа. — Разве это воспитатель, если в его классе… Твоего сына тиранят в школе, шокируют, а тебе как будто и дела нет! Это, наконец, невыносимо! — Она всхлипнула, но тут же торопливо замахала перед глазами платком: «Слезы так портят ресницы…»

— Вот что, дорогая моя! — Григорий Ильич задумчиво повертел в руках газету и стал сворачивать ее в трубку. — Вот что, дорогая моя. Мне начинает казаться, что Виктор Петрович как раз такой учитель, какой нужен Вадиму… Погоди!.. Послушай! — остановил он жену, когда та хотела ему возразить. — Эта история с физкультурными упражнениями тоже должна кое-чему научить нас. Конечно же, мы ошибались. Я, например, вовсе не занимался сыном, да и ты… Ну, послушай меня!.. Не будем теперь ссориться и тем более пенять на других. Лучше подумаем, как быть дальше…

До поздней ночи беседовали родители. И хотя их мнения часто расходились, они оба поняли, что их сын был не таким, каким они хотели видеть его, что нужно сделать еще очень много (и совсем не так, как они делали), чтобы он стал настоящим человеком.

Володя после уроков отыскал секретаря школьной комсомольской организации Геннадия Спицына.

Спицын, белокурый паренек, с румяными, еще по-детски округлыми щеками, был невысок ростом, но широк в плечах. Двигался он быстро, говорил громко и при этом слегка ударял кулаком правой руки по левой ладони.