Борис Зайцев - Первый год

«Почему-то от стариков часто так пахнет, — подумал Виктор Петрович, невольно сдерживая дыхание. — Да, значит, отчет… Дошло и до меня. Но это неплохо, неплохо: по крайней мере свои ошибки узнаю».

Иван Кузьмич между тем расстегнул свой огромный потертый портфель, вынул из него термос и, хотя это вовсе не интересовало его собеседника, стал объяснять:

— Чаек вот ношу. Понимаете ли, не могу пить из общего графина, душе претит. И то подумать, что всякий грязными руками трогает. — Он плеснул в пластмассовый стаканчик чаю, сделал несколько глотков. — Вот и прекрасно! Когда-то и я никаких болезней не боялся, а теперь… Годы, милый мой, не те.

— Виктор Петрович, к вам товарищ, — сказала Ольга Васильевна, указывая на вошедшего незнакомого мужчину в сером пальто.

— Вы товарищ Логов? — спросил незнакомец.

— Да.

— Сегодня во Дворце культуры большой вечер песни. Получите билет.

— Билет? От кого?

— Не приказано говорить.

— Странно!

— Обязательно приходите, не пожалеете. «Неужели Светлана?!» — подумал Виктор Петрович и срывающимся от волнения голосом спросил:

— А кто дает концерт?

Но мужчины в сером пальто уже не было.

— Какой вы, однако, счастливец! — воскликнул Белов (он тоже сидел в учительской, проверяя тетради). — Бьюсь об заклад, что это особа прекрасного пола назначила вам свидание! Угадал! Угадал! Посмотрите, как он смутился! Впрочем, если у вас не хватает смелости, я могу взять билет.

Все рассмеялись. Только Тамара Львовна отчего-то покраснела и незаметно выскользнула за дверь.

— Ольга Васильевна, с нами такой романтической истории, наверное, уже не случится, — вздохнул Геннадий Максимович, и его лицо мгновенно преобразилось: вместо прежней веселости набежала на него легкая грусть.

Ольга Васильевна тоже вздохнула:

— Всему свое время.

«Схожу-ка я во дворец», — решил Виктор Петрович и потянулся за плащом, но Грекова его остановила:

— Нам бы следовало поговорить.

— Пожалуйста, пожалуйста, Ольга Васильевна! — поспешил ответить Логов.

— Видите ли, урок нужно разбирать, пока свежо впечатление. Пойдемте вот сюда, в кабинет: он свободен. Я вас долго не задержу.

— Задерживайте сколько нужно.

— Так вот что, друг мой, — продолжала Грекова, усаживаясь за директорский стол, — по одному уроку, конечно, трудно, даже и невозможно судить обо всей работе, но кое-что уже можно заключить… Очень похвально, что вы ищете новое, хотя, нужно сказать, не всегда удачно. Возьмем, к примеру, начало нынешнего урока. Оно было и неожиданно, и красиво, и ребят заинтересовало. Но учтите другое: на него ушло ровно шесть дорогих минут! А что дало? Почти ничего. «Памятник» дети давно знают наизусть. Значит, время потратили, а знаний ученикам не прибавили. Вы скажете, у вас была иная цель — заинтересовать класс? Так интереса можно было добиться и не теряя времени, самим объяснением. Ведь материал-то какой! Не увлекайтесь внешними эффектами! Помнится мне случай, когда одна учительница, кажется географии, начала урок с того, что запела в классе «Песню о Родине». Объяснение ваше очень живо и доходчиво, но длинновато: второстепенных подробностей много, друг мой, вот что! Ведь всего-то о Пушкине и за год не перескажешь, а вы на нескольких уроках захотели это сделать. Поэтому на опрос и закрепление у вас осталось очень мало времени. Нужно, чтобы дети на уроке во всем разбирались, чтоб не было у них недоуменных вопросов. А как же вы узнаете, поняли они или нет, если вы их почти не спрашиваете?

Большой зал Дворца культуры был наполнен, переполнен, забит нахлынувшей со всего города публикой. Люди сидели и стояли везде, где нашлось для этого хоть маленькое местечко.

Виктор Петрович вбежал в вестибюль с третьим звонком.

«Черт возьми, уже начало! — досадовал учитель. — За сцену теперь не пройдешь».

За кулисы Логова действительно не пустили, и он пошел в зал. Народу было столько, что пробраться на свое место в четвертом ряду нечего было и думать. К тому же свет скоро погас.

Виктор Петрович кое-как протиснулся к стене, прислонился спиной к холодному мрамору и задумался. Молодая послушная память вернула его в приморский городок, где они со Светланой в прошлом году гостили у ее родственников: рыбацкий домик на самом берегу; во дворе — перевернутый каюк и весла, сети, подвешенные для просушки на блоки; за двором — песчаная отмель и сухая тропа на воде — каменный мол, по которому они уходили далеко в море. Солнце, ветер и волны…

Когда на занавесе сошлись лучи фонарей, заплескались аплодисменты, и в их прибойном грохоте расступилось синее море бархата.

На сцену вышел конферансье. Он с профессиональной легкостью раскланялся перед публикой и начал программу:

— Всякий раз, когда я открываю концерт…

И посыпались остроты, не всегда новые и умные, хотя все они выдавались за первый сорт. Порой зрители смеялись не над шутками конферансье, а над ним самим, но он все принимал за чистую монету.

Потом на сцену стали выходить исполнители.

Виктор Петрович напряженно вглядывался в лица актрис, но Светланы среди них не было.

«Неужели я ошибся? — с болью разочарования думал он. — Нет, она здесь! Я чувствую, что она здесь!»

Концерт между тем продолжался. Вздыхала одинокая гармонь, прифронтовой лес осыпался грустными звуками, веселым струнным перезвоном приплясывал «Крыжачок». И от этих разнообразных и полных звучаний на душе становилось так светло, что сама грусть была похожа на радость.

— Алябьев, «Соловей». Исполняет солистка хора областного Дома медработников Светлана Полонская, — объявил, наконец, конферансье.

К рампе приблизилась невысокая светловолосая девушка в длинном бархатном платье. Лицо Светланы горело от волнения, сочные, немного пухлые губы были приоткрыты, неровно дышала высокая грудь. Но скоро девушка собралась с духом и улыбнулась. В ее синих глазах сверкнул бойкий и лукавый огонек. И хотя никто из присутствующих, кроме Логова, не знал певицу и никогда не слышал ее голоса, все аплодировали ей. Нет, пожалуй, не ей принадлежали пока овации зрителей, а молодости и красоте, которые она олицетворяла.

Но вот встрепенулись пробужденные струны. Ожидая нужного такта, певица задумчиво смотрела в зал. Потом она запела:

Ее сопрано, чистое и гибкое на всех нотах, в первое мгновение звучало еще не на полную силу: казалось, певица сдерживала себя. Когда же в мелодии зазвенела соловьиная трель, голос оживился. Жажда счастья, горячий призыв и радостное ожидание встречи с любимым — все гармонически сливалось в нем.

В театр, за стенами которого чахла промокшая осень, вдруг донесся шорох листвы, дыхание майской ночи, окованной лунным серебром, вернулась чья-то далекая юность…