Григорий Боровиков - В хвойном море [Рассказы]

— Мог бы сам не ехать, послать кого-нибудь. Но из-за вас прикатил.

— Шутите все, Иван Мокеевич.

— Как можно шутить!

Через день он сказал ей:

— Поедемте со мной? А? Будете жить в большом городе.

— Что я буду там делать?

— Будете моей женой. — Люся расхохоталась. Иван Мокеевич обиделся. — И вовсе не смешно. Я предлагаю вам выйти за меня замуж.

— Это вы серьезно?

— Вполне.

— Нет, невозможно.

— Я могу подождать.

— Бесполезно ждать. Этого никогда не будет.

— Но почему?

— Мне было бы с вами скучно. Скучнее, чем в Терновке.

Он не до конца понял ее и, уезжая, поцеловал ей руку.

— Я буду писать вам и надеяться.

— Не надо! Ничего не надо!

Ходил к Люсе лейтенант милиции, проверял документы проживающих. Высокий, щеголеватый, с военной выправкой. Блестя начищенными хромовыми сапогами и серебром погон, он проходил в боковушку, брал под козырек, потом снимал фуражку.

Люся доставала из тумбочки толстую книгу регистрации жильцов, стопку паспортов. Лейтенант проверял документы, внимательно, не спеша перевертывал страницы книги с волнисто-изогнутыми грязными углами. Возвратив книгу и паспорта, поднимал на Люсю добрые серые глаза.

— Никаких происшествий, инцидентов не было?

Два года тому назад лейтенант приехал в Терновку и с тех пор ходил в Дом колхозника и всякий раз задавал этот неизменный вопрос. И Люся отвечала неизменное:

— Нет.

— Приятно слышать.

Сказав так, лейтенант улыбался и странно смотрел в очень большие и очень глубокие Люсины глаза. По его глазам видела она, как он пьянеет от ее взгляда. Она отворачивалась. У него миловидная жена, с которой Люся любит при встрече поговорить, двое детей. И ей неприятны улыбка и любезность лейтенанта.

— Ходить к вам, Люся, для меня самая приятная служебная обязанность. У вас я отдыхаю. И можете на меня положиться… мало ли что… помочь если в чем…

— Спасибо, но я ни в чем не нуждаюсь.

— Я в том смысле, что могут притеснять вас, обижать. — Лейтенант почему-то краснел и начинал торопясь прощаться, пожимая теплую шершавую руку Люси.

Иногда он засиживался дольше, чем требовало дело, и, когда выходил из боковушки и шагал через мужскую комнату, кое-кто из жильцов двусмысленно покашливал ему вслед.

Лейтенант казался Люсе всегда одинаковым и непонятным; было в нем, по ее мнению, что-то заученное, вышколенное.

Как-то ранней весной лейтенант пришел в гражданском костюме, не стал проверять паспорта, а сидел и стучал пальцами по столу. Лицо у него было очень суровое.

— Что с вами? — участливо спросила Люся, тронув его за плечо.

Он схватил ее руку, а сам смотрел ей в глаза.

— У вас беда?

— Да, — с хрипом ответил он и, выпустив ее руку, отвернулся. — Большая беда.

Люся отошла в конец комнаты, уселась, собираясь слушать лейтенанта. Он сидел, подогнув ноги под стул, опираясь локтями в колени, и в позе его не осталось ничего от строевой выправки, все тело было расслаблено, тяжело, неуклюже. Он молчал, и это молчание казалось Люсе странным. Вдруг он резко вскочил, лицо стало жестким, его передернула горестная гримаса.

— Глупо, конечно… Ну, я пойду. До свиданья, Людмила Васильевна.

Он шагнул к двери нетвердой, чужой походкой, остановился, как будто ударился о какое-то препятствие, постоял, склонив голову, вернулся на прежнее место у стола, сел.

«Выпил», — подумала Люся, но, встретив его взгляд, поняла, что лейтенант совершенно трезв.

— Что с вами, Виктор Петрович?

Втянув вздрагивающими ноздрями воздух, он разомкнул плотно сжатые губы.

— Слепая вы! — приглушенно вскричал он. — Слепая! И больше ничего. Не могу я без вас.

Люся обомлела. Почему-то ей стало страшно и стыдно.

— Оставьте меня.

— Сейчас уйду. Только сперва скажу все. Выслушайте меня.

Глаза его то блестели, как у больного, то заволакивались туманом, и он все взмахивал рукой в такт своим мыслям, но никак не мог собраться с духом. Наконец слова полились из него бурным клокочущим потоком:

— Как увидел вас, понял — пропаду. Крепился, не давал себе воли. Не осилил себя.

— Замолчите! — крикнула Люся, но он не слушал ее и говорил свое, все учащеннее и отрывистее:

— Как погляжу вам в глаза — и все. Веревки вей из меня, секи, кости ломай — не смогу противиться… На все из-за вас пойду.

— Вы ненормальный! — Люся гневно смотрела в обезумевшие глаза его.

— Да, я схожу с ума… Но я не могу без вас. Позовите— и на коленках приползу.

— А потом что?

— Потом хоть казнь приму.

— У вас жена, дети… стыдитесь!

— Жена, дети… стыд… Сейчас это не имеет никакого значения. Только— вы.

— Поймите наконец, что у меня-то к вам нет ничего… пусто.

— Пусто, пусто… Это неправда, — произнес он сквозь зубы и шагнул, протягивая к ней руку.

Она выбежала из комнаты…

Теперь проверяет документы старшина Дубасов, состарившийся на милицейской службе в Терновке. Случается, иногда приходит и лейтенант. Здороваясь, он теперь не берет под козырек и, покончив с делом, не задерживается.

— Никаких происшествий, инцидентов не было, Людмила Васильевна?

— Нет.

— Приятно слышать. Бывайте здоровы.

И уходит холодный, степенный.

Летом, когда еще не приехали уполномоченные по уборке и заготовке хлеба, в Доме колхозника было мало постояльцев. Половина коек часто пустовала.

В эти дни затишья появился парень с рюкзаком за спиной, с фотоаппаратом на животе и флягой на боку. Был он худ, подвижен, крепок, чуть конопат, со спокойным, но цепким взглядом голубых глаз под выгоревшими бровями. Гладко стриженная голова придавала всему облику его что-то мальчишеское.

«Наверно, из заключения, — с чувством страха подумала Люся. — Какой-нибудь досрочно-условно-освобожденный».

— Место найдется? — спросил парень.

— Вы по личному делу или как? — спросила Люся, все еще оглядывая парня.

Он рассмеялся как-то добро и откровенно.

— По личному делу или как?.. Хорошо сказано.

Люся недоумевала, а парень смеялся непонятно чему. Он долго еще не мог погасить улыбку, доставая паспорт и командировочное удостоверение.

— Студент! — с радостным удивлением произнесла Люся и тоже заулыбалась. К студентам она испытывала почтение. «Игорь Странников», — выводило перо в регистрационной книге. — Студенты к нам приезжают позднее, хлеб убирать.

— Я буду собирать материал для дипломной работы.

— Агроном?

— Филолог.

И опять Люся удивилась: филолог, дипломная работа и вдруг — Терновка. Она спросила:

— Что же будете делать?

— А вот услышу, как вы частушки поете, и запишу.

— Я не пою частушки.

— Тогда старух и стариков буду искать. Старинные песни меня интересуют. Еще сказки, пословицы, поговорки.