Алексей Югов - На большой реке

Левый берег — крутой, осыпистый яр, отороченный сосною. От стрежня реки он тоже кажется огромной объемлющей дугой.

В золотистой дымке мреет на нем, как раз супротив столицы правого берега — Лощиногорска, вынесенный со дна будущего моря новый город левобережья — сверстник малышей, что играют в его детских садах.

Волга далеко отошла здесь от левого берега. Даже с самой высокой точки яра не увидеть реки: ее оттеснила, отжала к правому берегу многоверстная, упертая концами в левый берег подкова защитной перемычки. Она ограждает до поры до времени строительный котлован и верхних шлюзов и железобетонной водосбросной плотины. Мало этого! Стоит межень сухой, без осадков осени, и простершаяся вне вала перемычки многокилометровая низина поймы, поросшей кустарником, тоже не взялась водой и отдаляет Волгу от коренного берега.

Если смотреть от левобережного яра к стрежню реки, то видно, как высятся бетонные громады-бастионы еще не достроенных верхних шлюзов. Стальные джунгли еще не забетонированных стержней издали своими геометрическими сгущениями уже дают, однако, глазу полное представление архитектурных объемов.

Далее высятся: длиною сверх километра стальной мост бетоновозной эстакады и рядом с нею железобетонная водосбросная плотина с ее могучими бычками и бесконечной чередою обширных пролетов.

А еще далее к Волге пролег почти трехкилометровый и чудовищной — полуверстной у основания — толщины белопесчаный вал земляной плотины, вал, который строит сама вода, издалека гонимая жерлами гигантских пульповодов, осаждая и осаждая несомый ею густой песок.

Обрывистая, высокая, взмывшая козырьком оконечность песчаной плотины тому, кто глянет на нее с поймы, вдоль Волги, покажется белым утесом. И покажется, что этот песчаный утес за малым не сомкнулся с темными утесами того берега. Да уж не перекрыта ли Волга? О нет, еще далек этот миг! Но великая река словно чует, что человек, успевший исподволь отнять у нее всю левую половину русла, отбросивший, притиснувший ее к утесам и к защитной дамбе правого берега, готовится к последнему броску. И негодует Волга! Пусть оставленная для нее теснина правого прорана всего каких-то триста пятьдесят метров, но разве от этого она перестала быть Волгой? Нет, она еще покажет себя! Только что могуче раздавшаяся перед тем, необозримо разлившаяся на привольных плесах, тут, против гор, она принуждена вдруг стремительно прошвырнуть всю свою водную толщу, всю свою извечную мощь сквозь это ущелье.

И Волга оборачивается здесь Тереком. Она ревет и бушует. Еще никто и никогда не видал тебя такой, Волга!..

Когда к этой бешено несущейся стремнине с верховья, по течению начинает близиться пароход или же караван барж, плотов, то быстрина еще где-где подхватывает их и начинает наддавать ходу, так что с берега невольно кажется, что капитаны поторапливаются. Да и впрямь пора поторапливаться: уж недолго судам остается ходить руслом Волги — со дня на день ждут окончательного запрета. На весь остаток навигации судоходству оставлены одни лишь ворота: временный канал и нижние шлюзы.

И денно и нощно и правый и левый берега готовятся к последнему удару.

Но ни на миг не задремлет и Волга. Оттиснутая к правому берегу, ринув всю свою мощь в проран, река бьет и напирает в толщу правобережной дамбы. И вот уже несутся в «штаб перекрытия» тревожные сигналы о грозных трещинах, оседаниях и оползнях. О! Это же будет поистине катастрофа, позорная, страшная, если в самый канун окончательного перекрытия Волги правобережная дамба вместе с горою припасенного на ней камня и стойбищами тетраэдров рухнет в воду! Страшно и подумать, но тогда, прорвавшись, Волга ударит с фланга, с тыла и по всему большому котловану — ударит по эстакаде и зданию самой ГЭС!

Довольно дразнить и ярить Волгу! Довольно сжимать ей русло и все оттеснять и оттеснять ее к правому берегу. «Бой» реки, решает Рощин с гидрологами, и без того опасен для правобережной дамбы. Центральная приемочная комиссия — ЦПК — бьет тревогу. Рошин отдает приказ: прекратить наращивание левобережного банкета! А главное — всемерно усилить, удесятерить подготовку к перекрытию! Становится опасен каждый день промедления. Еще хорошо, что первая половина октября стояла без дождя, сухая. Но это, как говорится, повезло: «расход реки» оказался вдвое меньше, чем они ждали. А ну, начнись завтра осенние проливные дожди без просвета, Волга вздуется паводком — не подступись! Не дай бог схватиться с ней в эту пору! А что будет в котловане, если поползут размокшие от дождей, скользко-липкие, как мыло, тяжелые глины?!

Спешить надо, спешить и спешить!

Горы правого берега и крутой, желтеющий в дымке яр левого берега кажутся краями одного огромного котлована, дно которого — низина поймы.

И кажется, ну совсем, совсем близко по прямой эти края. Но как познается огромность расстояний на этом низинном плоском острове, когда машина бежит и бежит по нему, а всё против одной и той же горы, и всё еще не видать Волги — словно бы мурашек ползет!

Среди чахлого кустарника поймы на многие километры тянутся стальные, метрового поперечника, трубы пульповодов. Отсюда и не видать, где, в каком затоне колышется тот сверхмощный плавучий земснаряд, что гонит по этим трубам мутную пульпу — густую водную взвесь песка. А с какой чудовищной силой он ее гонит, об этом говорит звонкое щелканье и чирканье увлекаемых пульпою галек и камешков внутри этих труб: словно пули ударяют о сталь!

Эти пульповоды, пролегшие по острову — где прямо на земле, а где поднятые на высокие мостки, — служат для пешеходов низины как бы стальным тротуаром. Широкая спина пульповода даже поистерта подошвами и лоснится: словно тропка проторена по стальному хребту.

Но в обычные дни редко маячит на этой трубе пешеход. Сегодня же люди разорванной на цепочки чередою идут и идут по трубе пульповода, и все в одном направлении — к середине острова. В отдалении, против светлого неба, они кажутся не больше, чем куклы.

Весь этот народ прослышал об испытании «катюш».

Поодаль по кочковатой, пыльной дороге несутся одна за другой грузовые и легковые машины. И они мчатся туда же, к середине острова.

Вот потрепанный, но по-прежнему вездеходный, с черным фанерным кузовом, делающим его похожим на старинный возок, несется редакционный «козлик» многотиражки.

В глубине кузова, рядом с Бороздиным, — Дементий Зверев, «собкор многотиражки», как с гордостью именует он себя.

Проколыхалась «Победа» начальника строительства. С ним — Купчиков и Кусищев, заместитель Рощина по речному флоту.