Алексей Югов - На большой реке

— Думал я, много думал об этом! И мудрить здесь, по-моему, нечего. Заработки наших водителей — они тебе известны: шестьсот-семьсот рублей. А условия, тоже знаешь, на котловане ли, в карьере ли, или по перевозкам — тяжелые условия. А ведь он тоже механизатор. Как же! И вот он видит: машинист экскаватора, если он перевыполняет норму, у него четыре, четыре с половиной тысячи в месяц. А тут — шестьсот-семьсот на руки. И все!

— Ну, а меры? — язвительно спросил Марьин.

— Меры? Одной агитации да воззваний к совести, я считаю, здесь мало. Оплату шоферов самосвальных машин надо пересмотреть. Опять же, если с заработком шофера персональной машины он свой заработок посравнит — обидно.

— Ясно! — резко подытожил Марьин. — А только насчет заработков шоферов на самосвальных машинах демагогию ты разводишь. Во-первых, ты двадцать процентов гэсовской надбавки забыл. Раз! — Марьин пригнул один палец. — Во-вторых, пятьсот рублей безвозвратного пособия при подписании договора на два года, — пригнут был второй палец. — А в-третьих, где ж у тебя премии? Ведь ты же о хороших водителях заговорил. И за выполнение нормы межремонтных пробегов и за экономию резины, горючего... Ну-с?.. А затем...

Бороздин перебил его:

— Полно, Степан! Что мы будем друг друга морочить, как римские авгуры. А о простоях ты забыл? Ведь на нашей стройке простои машин — это же бич, и в первую очередь бич мазиста-самосвальщика! И простои эти большей частью не по вине автотранспорта.

Марьин гневно засопел.

— Ну, вот что, — громко проговорил он, вставая, — давай будем этот разговор кончать! Прощай. Мне еще во много мест надо.

Взявшись за дверную скобу, оглянулся вполоборота, оттянул рукав кожана, посмотрел на часы.

— У тебя в два испытание?

— «Катюш»-то? В два.

— Так. Ну, на обратном пути заеду. Да не задерживайте из-за меня. А еще вот что: кто это их так распорядился назвать — «катюши»?

Бороздин развел руками.

— Само назвалось. Так пошло и пошло в народе — «катюши». Сам знаешь, кузов с «ЯЗа» снят. На раме — четыре рельса приварены, несущие направляющие плоскости. По ним пирамиды наши бетонные будут скатываться... Вот вроде и похоже.

— Да что ты мне объясняешь! — проворчал Марьин. — Так вот: редактору многотиражки мною дано указание, чтобы термин этот на страницы не допускать. Политически неудачно, мало ли кривотолков может возбудить за границей? У нас мирная стройка. И вдруг «катюши»! И вам рекомендую изживать неудачный термин...

Сильно согнувшись, чтобы не удариться о притолоку, Марьин вышагнул в коридор.

Приема у Бороздина дожидалась Клава Хабарова, водитель машины «ГАЗ-51» № 38 — 43. Ждала девушка неспокойно. Бороздин вызвал ее по случаю аварии на обгоне. Правда, это была ее первая авария за полтора года. «Черт дернул обгонять этого парня! Не дразнил бы, помахивая ручкой из кабины, никогда бы мне и в голову не взбрело!»

Клава была в кубанке и в синей спецовке.

— А что ни говорите, и паренек был бы из нашей Клавы не из последних! — сказал кто-то из шоферов.

— Вот курить научится да пробочку об ладошку выбивать — тогда паренек.

— Ну, этого ты от нее не дождешься. Гляди, и возле нее-то ребята закурить боятся.

Первое время Клаве Хабаровой очень досаждали парни своими ухаживаниями и приставаниями. До ее выпуска ни одной женщины среди водителей самосвалов не было. «Да хоть бы ты на крановщицу

пошла учиться!» — говорила ей мать. «Шоферу простору больше, — отвечала она. — Водителей тысячи и тысячи нужны. Кончим здесь строить, куда захочу, туда и завербуюсь. А знаний — не меньше: и двигатель внутреннего сгорания знать буду, и дизель, и электричество. А на кране сиди как прикованная!» Тогда девчонки стали предрекать ей, что все равно, такая красивая, видная, не выдержит она среди шоферской братии. Шоферы — и выражаются-то они без зазрения совести, и притиснуть где-либо мимоходом румяную девушку не прочь, и выпивохи-то они, и то и се. «Так что берегись, Клава!»

Клава только отмахивалась от всех этих предупреждений: «Да ерунду вы говорите: знаю я этих ребят — парни как парни, очень даже хорошие! Здесь, когда в гостинице работала, они всегда мне дрова кололи для титана. И там слушаться станут! Все от себя зависит!»

И она оказалась права. Правда, дрова, мелко наколотые для кипятильника, ей здесь были ни к чему, но зато по уходу за машиной у нее помощников оказалось куда больше, чем требовалось. Многие из ребят с радостью делились с нею своим опытом и нередко без зова кидались облегчить ей тяжелую и грязную работу. Она гнала их: «Этак вы меня совсем белоручкой сделаете. Пустите, ребята, я сама!» И она сама осваивала и вождение и ремонт своей тяжелой машины, не щадя сил. Одно время забросила и танцы и кино. Много читала технической литературы. Отбыв свою смену, часами оставалась в мастерских. «Упорная девчушка! — сказал, присмотревшись к ней, молчаливый Грушин. — Достигнет!» Раза два, в свой свободный день, она выпросилась сопровождать его в трудный, бездорожный рейс. «Ну вот, — сказал тогда Грушину Бороздин, — пускай твоя будет ученица, прикрепленная. С тебя и спрашивать будем». — «Что же! — отвечал Грушин. — За такую краснеть не придется. Она еще молодцам-то нашим сто очков вперед даст!»

И вот пришлось покраснеть, да еще и как: обгон без надобности, из одного лишь задору, поврежден борт машины. Ладно еще, что беда стряслась на пустынном участке шоссе — никто не пострадал. «Эх, Клава, Клава! — отечески-горестно сказал Грушин, когда, уткнувшись ему в плечо, Клава обливала слезами его порыжевшую кожаную тужурку. — Ну что же, доченька, плакать-то? Слезами горю не поможешь!» — «Я не из-за себя плачу, а что вам-то из-за меня стыд!» — не отрывая лица, сквозь всхлипывание отвечала она.

Тайком от нее знатный водитель заикнулся было перед секретарем партбюро: дескать, молодо-зелено, первая, мол, вина прощается, но и покаялся, что заикнулся.

— Она комсомолка! — закричал Бороздин, — Мы в стенгазете призывали: молодые водители, равняйтесь на лучших, на таких, как Хабарова!.. Нет, нет, нет! Уважаю я тебя, Василий Васильевич, ценю и люблю, но здесь лучше и слов зря не трать! Да прямо скажу: и тебя без вины здесь оставить нельзя. Раз ты прикреплен как руководитель, то первейший твой долг внушить молодому водителю, что дисциплина вождения машины — дело священное! А ты еще заступником пришел!..

Клаву жалели все, хотя это и злило ее. Задолго до аварии всему коллективу АТУ было известно, что шофер Хабарова среди лучших получает к перекрытию Волги новехонький, только что из Ярославля, десятитонный «ЯЗ». Их успели уже прозвать «серебряные медведи» за их эмблему. Скоро «серебряному медведю» предстояло показать себя на перекрытии в соперничестве с минским «серебряным зубром».