Алексей Югов - На большой реке

Писатель понравился. Его приглашали бывать. «Это человек общества!» — сказала о нем супруга главного инженера.

— Дорогой Анатолий Павлович! — торопливо и страстно шептал Купчиков, хватая за пуговицу Неелова. — Ради бога! Что вам стоит поговорить с Андриевским? Ведь вы же знаете, помните, что я все, все готов был сделать именно для сотрудников прессы, для писателей... Уж если бы за что другое, но меня, меня уволить за якобы невнимание к работникам печати? Это же вопиющая несправедливость! Поговорите, дорогой мой, с Андриевским! На вас вся моя надежда!..

Неелов высвободил свою пуговицу из пальцев собеседника и застегнул ее.

— Простите, — отвечал он, — но сейчас для меня ваша просьба решительно невыполнима. Вы не представляете, что значит работа писателя. Сейчас я весь собран, сосредоточен только на одном. Я весь в своем романе, в своей эпопее. Я знаю себя! Пойти к Андриевскому просителем?.. А если откажет?.. Что очень возможно... Это будет для меня ненужной травмой. Уверяю вас. От таких вещей я надолго теряю творческую доминанту... Нет, нет, дорогой мой, здесь, на этих берегах, я ничего не могу сделать для вас. Не преувеличивайте моего влияния. Если бы это было в Москве!..

Супруга уже нетерпеливо дергала его за рукав.

Люди затаили дыхание. Машина, ведомая Грушиным, медленно, словно давая себя рассмотреть, двигалась вдоль моста.

Она резко вычерчивалась на бледном полотне неба.

На переоборудованном «ЯЗе» кузов был снят, вместо него устроена самосвальная рама-площадка из стальных балок. На раме приварены четыре рельса. Они-то и служили направляющими плоскостями скольжения для бетонных пирамид.

В передней части площадки сведущие люди успели рассмотреть и похвалить хитро устроенный ограничитель, который никак бы не дал лежащему на самосвальной раме десятитонному тетраэдру усунуться на уклоне вперед и сокрушить кабину шофера.

Ограничительные косынки были приварены и сзади.

Вот машина подошла к месту, где стоял диспетчер с белым флажком, и подпятившийся задом к отбойному брусу «ЯЗ» начал приподнимать перёд самосвальной рамы.

Пирамида ринулась по скату — глаз не успел схватить! С искрой деранул о направляющие рельсы десятитонный массив и, не задев перил, рухнул с высоты наземь — в воображаемую Волгу. От удара ухнула земля. Подошвы ощутили ее дрожь. Кое-кто из «болельщиков» повалился с трубы пульповода.

И рукоплескания, и радостный гул, и крики «ура».

— Это и впрямь «катюша»! — восхищенно ворчал, поднимаясь с земли и отряхивая кепкой песок, какой-то мужчина, свалившийся с пульповода.

А Грушин меж тем, развернувшись, перейдя машиною на левую часть полотна, уже съехал с моста. Тут его с радостным ревом вытащили из кабины И качнули.

Рощин тряс ему руку, Бороздин расцеловался.

«Катюша» отошла для повторной нагрузки к подвижному крану. И вот в стальную петлю бетонного массива, угрузшего в песок, снова входит огромный крюк, подвешенный к стреле крана. «Майна!» — слышится крик, и пирамида — «на гаке»: повисла в воздухе. Еще миг, и она бережно уложена на самосвальную площадку «катюши».

Грушин отъезжает для нового заезда.

А там на мост уже всходят новые «ЯЗы» — один за другим. Вот Костиков-старший. Вот Костиков-младший. Вот Игнатов, Коренцов, Скрипченко...

И снова глухое, сотрясающее землю буханье бетонных массивов. И снова приветственный гул и радость.

Серебряный колокол динамика, утвержденного на столбе, шумно хрипнув, начинает вдруг зычно вещать и правому и левому берегам о том, что происходит здесь вот, на этой плоской низине острова, — об испытании «катюш».

«Волга будет покорена!» — звонко разносится голос диктора.

Испытания близятся к концу.

И вот уже инженеры бороздинского авторайона, обмозговавшие эти самосбросные площадки, — Минц, Буслаев, Оладьин и с ними прославленный слесарь-монтажник Семен Старшаков с сыном Костей стоят на мосту и, смущенные донельзя, принимают бурные приветствия.

Взмывает на самую вершину мачты огненный язык трепещущего на ветру вымпела. Гремит туш духового самодеятельного оркестра с одного из разукрашенных самосвалов.

Товарищ Марьин всходит на помост и произносит краткую речь.

Снова слышится голос местного радиовещания. На этот раз среди прочих сообщений по стройплощадкам и среди ряда новых выдвинувшихся имен слышится имя многим знакомое и заставившее многих повернуться в сторону одного и того же человека.

«Внимание! — гулко раскатывалось над островом. — Начальник района номер один строительства здания ГЭС за своевременное выполнение геодезических работ по монтажной площадке, что позволило успешно вести монтаж арматуры и укладку бетона, объявил благодарность и выдал денежную премию инженеру-геодезисту Ананию Савеловичу Сатановскому».

Сатановский явно не ожидал этого. Он вздрогнул и густо покраснел.

Но едва диктор закончил, как звонкие аплодисменты стоявших поблизости осыпали Сатановского.

Игорь Андриевский, озорничая, обнял своего друга за плечи и слегка выдвинул вперед, навстречу аплодисментам, словно молодого смущенного актера.

Он упирался.

— Бро-ось!.. Игорь!.. Ну тебя!..

Сатановский сделал попытку замешаться в толпе.

Повернувшись, он увидел перед собой Бороздина.

Бороздин приостановился.

— Зверева ищу. Не видали? — спросил он у Сатановского.

— Нет, не видал, — отвечал тот. А затем, слегка придерживая Бороздина за рукав и глядя ему в лицо, сказал: — Простите, Максим Петрович! Хоть у меня и сложилось впечатление, что вы за что-то сердитесь на меня и даже избегаете приветствовать, но в такой день я не могу не поздравить вас. — Он повел рукою в сторону моста. — «Катюши» ваши изумительно работают! Я уверен, что везде перенимать станут.

— Народ у нас — голова! — гордый за свой авторайон, не мог не отозваться Бороздин.

— Поздравляю, от всей души поздравляю! — сказал Сатановский.

Он несмело, как бы пробуя, протянул руку Бороздину.

Что-то дрогнуло в лице Максима Петровича. Рука его резкими толчками, словно вот-вот готовая отдернуться, подалась навстречу руке Сатановского.

Но вот лицо его вдруг прояснилось, и он решительно и просто протянул ему руку.

Рощин и Бороздин, беседуя, шли островом к бухте, где завершалась сборка и обустройство сцепов наплавного моста, с которого предстояло на днях перекрывать Волгу.

Бухта эта — строители прозвали ее Тихая — была очень велика протяженностью: полкилометра в ширину и около двух в длину, так что не только все сорок цельнометаллических понтонов, но, пожалуй, и целую эскадру боевых кораблей мог бы вместить этот многолопастный, выбранный земснарядами, искусственный залив Волги.