Алексей Югов - На большой реке

Однако надо было подойти к бухте чуть не вплотную, чтобы увидать ее.

Но издалека виднелись над низиной, подобные клювам гигантских длинношеих птиц, сквозные стрелы двух плавучих кранов.

Разговор шел широким охватом и странными для постороннего уха прыжками, как всегда это бывает между людьми одного и того же дела.

— А как с Пустяковым? — спросил Бороздин.

— Его отзывают на Кременчугскую ГЭС.

— Жаль, хорош работник! А Беленького никуда не отзывают?

— Кому он такой нужен!

Рассмеялись.

— Да! — сказал голосом глубокого удовлетворения Рощин. — Ты все-таки молодец! Черт возьми, до чего ж просто: вынимай целый узел — компрессор, или передний мост, коробку передач, руль — и ставь запасный! Вот тебе и весь ремонт. И машина — опять на линию!

— При чем я? — возразил Бороздин. — Тут мы всем авторайоном башковали! Но только, если хочешь всерьез весь транспорт поднять, вели, чтобы всегда на складах было безотказно потребное число сменных узлов. Все это в нашей докладной записке сказано. Да уж скоро месяц она у тебя в управлении пылится!

Рощин приостановился и записал в записную книжечку: «Очень! Срочно!!. Обеспечить ремонт автомобилей агрегатно-узловым способом. О премиях авторайону».

Несколько шагов шли молча.

— Давно хотел поговорить с тобой... — вдруг резко, иным голосом, от которого почему-то сжалось сердце у Максима Петровича, сказал Рощин. — Мучает меня это. Иной раз заснуть не моту.

Бороздин понял.

— Не береди! — болезненным вскриком вырвалось у него, и он бессознательно заслонился рукою.

И снова шагают молча.

Успокоясь, Бороздин говорит:

— Не надо подымать старого! Что ж!.. Давай лучше о делах наших поговорим! Мало ли у нас!.. Вот я о Беленьком помянул... А ведь что Беленький? Пешка! Ну, старший прораб, инженер, но он же твои да Андриевского повеления выполняет!

— О чем ты? — и начальник строительства мрачно на него покосился.

— Будто не знаешь? О гостинице я. О коттеджах. Ведь целый городок инженерских особняков строите. Неладно это!

— Ты яснее, — мрачно проговорил Рощин.

— Да уж куда яснее! — сказал Бороздин. — Уж тебе ли не знать, что сползаем, что правительственные сроки срываются. За твоей ведь подписью «исторический» приказ появлялся: двадцать восьмого сентября вывести понтоны, установить мосты, перекрыть Волгу! И все ведь там расписали: всю диспозицию. Этому — то! Этому — то!.. А что в итоге? Уже в октябрь вступили! А агитаторы на местах разъясняли твой приказ, подымали народ, нацеливали на этот срок. И в это самое время, когда...

Рощин перебил его:

— А что ты, не знаешь, что нам из Выборга понтоны водным путем шли? Что на месяц позднее срока, указанного в проекте, они к нам изволили прибыть? Ты что, не знаешь, что подводная часть здания ГЭС не забетонирована до надлежащей отметки? Ты что, не знаешь, что бычки СУСа тоже не забетонированы? А оборудование моста? У нас плотников не хватает! Деревообделочные наши комбинаты лесом не успевают бухту обеспечить!

Тут перебил его Бороздин:

— Вот, вот! Это самое... Так как же, дорогие товарищи, вы с Андриевским в этакое напряженнейшее для стройки время за коттеджи да за роскошнейшую гостиницу взялись — восьмое чудо света! Вы ж туда лучшие бригады плотников и столяров оттянули. Да и штукатуров и слесарей. Ремонт жилищ приостановили. Почему так? Что за безобразие? Это, брат, не я, это массы кричат. Зима-то немилостивая, она вот-вот нагрянет. Тут поневоле закричишь! Мы одиннадцать тысяч молодежи по комсомольским путевкам зазвали. А ты посмотри, как они живут: бараки, а кое-где еще и палаточные городки не свернуты! И тут — коттеджи руководящей головке. Тут — чудо-гостиница!

— Ты брось мне демагогию разводить! Гостиница нужна. Андриевский здесь ни при чем. С Марьиным согласовано.

— Ну, как же, знаю! Секретаря ЦК ждем! Ковры надо, люстры. Самолеты — в Москву, за убранством! Да что вы, в рассудке помешались, братцы? Не видел он ваших люстр да ковров? Не за этим он едет! «Гостинице, видите ли, — «зеленую улицу»! — это ваш Беленький лозунг выкинул. Лучшие бригады снимает. Дефицитнейшие материалы с кровью вырывает у прорабов... Я думаю, тот, кого вы с такой помпой встречать собрались, — он вам такую «зеленую улицу» покажет, что у вас долго в глазах будет зелено! Правительству эти ваши «потемкинские деревни» не нужны, — закончил Бороздин.

Он дышал полуоткрытым ртом, слегка задыхаясь, и шел вперед, сверкая на кого-то глазами, не глядя на Рощина.

— Все? — угрюмо спросил Рощин.

— Нет, не все! — вскинулся Бороздин. — Еще пару слов хотел тебе о старике сказать.

— О каком старике?

— А какой у тебя всеми делами заворачивает.

— А! — понял Рощин. — Старика этого правительство поставило! Ну, давай, давай!

Бороздина нимало не смутил этот грубо-неприязненный тон.

— Ты его лоботряса знаешь?

— Какого лоботряса?

— А того, что на «мерседесе» носится.

— Ну и что ж? Это их личное дело. И при чем тут марка машины?

— Не марка. А то, что он за это у тебя зарплату получает, нигде не служа! — сказал Бороздин.

Рощин, сдерживая гнев, сощурился на него.

— Знаешь, Максим, — предостерегающе проговорил он, — ты говори, да не заговаривайся. Знай меру.

— А ты вперед послушай.

И Бороздин рассказал ему следующее.

Полгода назад, окончив институт, Игорь Андриевский ходом привел отцовскую машину на строительство. На работу он пока устраиваться не стал. Но в то же время надо было как-то оформиться: иначе его могло затронуть распределение. Он охотно стал личным шофером отца. Однако это не давало ему никакого официального положения на строительстве. Выручил Купчиков. «Это пустяки! — сказал он как-го, беседуя с матерью Игоря. — Это я вмиг устрою!» И устроил. Через некоторое время инженер Игорь Андриевский стал числиться машинистом мотовоза эстакады на строительстве здания ГЭС. А с этим званием, естественно, была связана и зарплата, плюс «безаварийные», плюс сверхурочные. «А как же? — сказал в мотовозном депо секретарь-референт. — Главному инженеру сын совершенно необходим как шофер. И возит он его в любое время дня и ночи. За что же лишать парня сверхурочных? Фактически несет он для строительства огромную работу. А что не по той графе зарплату будет получать — это ж в таком деле в конце концов формальность, мелочь!»

Игорь, однако, несколько раз побывал в мотовозном депо: однажды отремонтировали там его «мерседес», а другой раз услужливые люди установили на его машине новый аккумулятор, снятый с мотовоза.

Хмуро выслушал Рощин этот рассказ Бороздина. Долго молчал.

— Да-а, — с болью проговорил он наконец. — Башка всего не вмещает. Черт те что! Тысячу глаз надо иметь, тысячу ушей, и то не уследишь за всем... Это спасибо тебе, что так попросту, прямо, не жалеючи! Эта история с Андриевским, конечно, — вещь некрасивая. Но я ручаюсь: сам старик об этом ничего и не знает. До того ли ему теперь? Я наблюдал как-то за ним: идет один-одинешенек, а сам бормочет что-то про себя, какие-то выкладки. Постоит, потрет лоб. Взглянет на бычки и опять что-то бормочет, бормочет... Но... — продолжал Рощин. — Суди меня, как хочешь, а я ему ни слова об этом не скажу. Такой мелочью оскорбить старика! Да неужели же ему, известному не только у нас, доктору технических наук, Николаю Карловичу Андриевскому, была какая-то корысть в этих деньгах? Чепуха, конечно, чепуха! Надо ж крупнее мыслить, крупнее!