Алексей Югов - На большой реке

Помолчали.

— Хорошо, — начал опять Бороздин. — Ну, а Кусищев?

— Что Кусищев? — И начальник строительства хмуро покосился с высоты своего роста на спутника. — А то, что, как выяснилось, «речной наш адмирал» одними премиальными изловчился себе пятьдесят пять тысяч за два года притачать!

Рощин остановился пораженный.

Кусищев был заместителем Рощина по речному флоту Гидростроя и по добыче и доставке так называемых нерудных материалов.

Пески — крупнорубчатые от гусениц. И рачительный трактор-тягач все ходит взад и вперед по отлогому спуску к бухте, и стрекочет, и задыхается, и стелет, и стелет все новые и новые рубчатые дорожки.

На отдаленных отрогах бухты вода недвижна, словно стекло. Плоскопустынный, круто срезанный берег, удвоенный отражением, кажется широким обручем, перепоясавшим бездонное небо. Крик чайки. И если не взглянуть на остальную, на рабочую часть залива, то возникает в душе на какой-то миг чувство далекой тоскливой пустынности этих мест, чувство забвения.

Но вот ворвавшийся в плоские берега осенний волжский ветер незримой горстью схватил эту водную гладь, рванул, и вот уже вода непроницаемо посерела, и коленкоровые шатерчики волн жестко заплескали о берег, обгоняя друг друга.

И сразу же, принесенные ветром, охлынули человека рабочие звоны, лязги, стук, звяканье, и пронзительный свист огненных лезвий бензорезов, и величественный грохот подъемных кранов — этих великанов стройки, и яростная, хлопающая трескотня отбойных молотков и пневматических дрелей; и тут же, в каком-то странном противоречии с этим царством моторов и металла, звонкое, молодецкое тяпанье плотницких топоров и сочный хруст отворачиваемой щепы.

Запах разогретых смазочных масел мешается с запахом теса и свежестью воды.

Странный флот заполняет бухту! Вдоль излучины берега, вплоть до узкой горловины, выводящей на стрежень Волги, выстроились громадные стальные баржи серо-голубого цвета. Низ у них выкрашен в красное. Строй их грозен, могуч. Что-то от боевых малых кораблей чудится в этом строе. Да и впрямь, разве не на великую битву с исполином-рекою выведет их сейчас человек! Вот у самой горловины, готовый к выходу, стоит сцеп четырех барж. Они попарно сплочены борт о борт. А затем уже эти сдвоенные понтоны перекрыты поперек несокрушимым накатом-настилом. Он в три ряда: сперва балки стальные, поверх них накат деревянных бревен и, наконец, настил — доски неимоверной толщины.

Но есть и такие сцепы, что в них только две баржи. Зато против этакой любая четверочная покажется лодкой, не больше. Эти пойдут на самый стрежень, на стремнину прорана.

Завершается обустройство последних сцепов. Их всего десять. И на каждом готовом сцепе реет алый флаг. Ветер крепчает. Хлопающий трепет алых полотнищ сливается в один жесткий грохот, заглушающий голоса.

— Около девяти баллов! Дозвонился! — зычным голосом кричит начальнику, выбегая из прорабки, стройный, могучий юноша в матросской тельняшке, с красивым и резким лицом уроженца Кавказа.

Это старший прораб всей бухты комсомолец Асхат Пылаев.

Его черные длинные волосы ветер поднял в какой-то смерч.

Снизу, со сцепа, приставя ко рту мегафон, ему кричит начальник наводки моста старый капитанречник Ставраки:

— Мертвяки закопаны?..

— Да! — отвечает криком Пылаев.

— Крепите на мертвяк! А то сорвет к черту! — гулко, как из сундука, ревет мегафон.

— Есть крепить на мертвяк! — кричит Асхат.

— Гена! — орет он, в свою очередь, бригадиру комсомольско-молодежной бригады плотников и пронзительно, в два пальца свистит.

Этот свист у Асхата нечто вроде условного знака, он означает аврал и для той и для другой бригады: и для монтажников стальных конструкций наплавного моста и для комсомольско-молодежной бригады плотников, чьим вожаком является двадцатидвухлетний Геннадий Ложкарев, комсомолец, недавно демобилизованный.

Впрочем, только двое в его бригаде не комсомольцы, а в армии отслужил каждый. Да и в бригаде монтажников всё сплошь комсомольская молодежь. Только старшой у них, слесарь и электросварщик Углеев, человек пожилой. «Это наш дядька Черномор!» — посмеиваются ребята. В монтажники-верхолазы идет только молодь. Опасна эта работа. Что там «под куполом цирка»!

Бригадир плотников Ложкарев, крутолобый упрямец с подрубленной, льняного цвета челкой и коротко постриженным затылком, зоркий, смекалистый, хваткий, — это задушевный дружок и верная опора во всех делах и начинаниях Асхату Пылаеву. И чего только не знает этот двадцатидвухлетний юноша! В пятнадцать лет он был «фабзайцем» на стекольном заводе у себя в Брянской области. Там он изучил слесарное дело, поработал и с каменщиками, но больше всего на свете полюбил почему-то плотницкий топор. А в армии ему помогли стать плотником высшего разряда. Приехал сюда, на гидроузел, по комсомольской путевке, а тут начальник земплотины ему говорит: «Это хорошо, что мы такого плотника заимели, как ты. Да что нам один плотник? Нам до зарезу вот-вот целая бригада по-надобится на обустройство моста!» — «Будет вам и бригада!» — «Ой, парень, — сощурясь, сказал тогда начальник земплотины, — боюсь, не бахвал ли ты! Откуда ты их возьмешь, плотников? Дефицитнейшая стала профессия». — «А вы разве не знали: плотник плотника родит?» — пошутил Ложкарев. «Ну, а по-серьезному?» — «А по-серьезному...» Тут Гена Ложкарев вынул из кармашка красную книжечку — путевку комсомола — и, показывая ее начальнику, спросил: «Много у вас на земплотине с такой вот книжечкой?» — «Немало. А что?» — «А то, что дайте мне с десяток молодцов с такой вот книжечкой — через две недели будут у вас плотники что надо!.. Только сам буду выбирать!» — добавил он. Ему это с радостью разрешили.

И Ложкарев свое обещание выполнил. Ложкаревская плотницкая бригада в бухте Тихой, «парни с красными книжечками», скоро прославила себя. И уж сюда однажды заехал на легковой прораб Беленький. Словно вербовщик, жадным оком осматривал он комсомольскую бригаду. А это были самые горячие дни. Еще не ввели тогда в бухту второй плавучий кран, и случалось, ложкаревцы по-старинному ворочали балки, вздымая их на взмокшие плечи. Лес сперва грузили на небольшую баржу, затем гребная лодка тянула ее, сколько надо, к берегу бухты. И уж здесь начиналась выкатка вручную. Что же делать? День-другой покричали и дедовское «раз, два — взяли!». А все ж таки не дрогнули!

Беленький, стоя на горе, у прорабской, глотал слюнки, озирая работу комсомольско-молодежной бригады. Дела у него по гостинице шли никудышные.

— Эх, товарищ Пылаев! — с медовой задушевностью воскликнул он. — Это не плотники у тебя. Это орлы! Дайте мне их денечка на три! Верну