Алексей Югов - На большой реке

с благодарностью. Не беспокойтесь: я привезу вам приказ Рощина.

Асхат Пылаев оторопел. Но это длилось одно лишь мгновение. И вдруг знойная аварская кровь заговорила! Он молчал, но его антрацитовой черноты и блеска глазищи все ширились и ширились. Беленький отступил. Но, придержав его за плечо, старший прораб бухты Тихой наклонился над ним и вполголоса — чтобы не соблазнялся народ! — сказал ему куда как неласковое слово.

— Вы с ума сошли? — закричал полномочный прораб «министерской» гостиницы и коттеджей. — Вы ответите! Хулиган!..

— Отвечу, — сказал Пылаев. — А только помни: приедешь Ложкарева у меня отнимать, мы тебя... утопим. Гена! — крикнул он тут же своему другу и заместителю на бухте. — Слышал?

— Слышал, — отвечал тот. — Будет сделано!

Беленький отбыл.

Не прошло и часа, как в прорабке бухты Тихой раздался телефонный звонок. Секретарша Рощина потребовала к телефону старшего прораба «обустройства моста» Асхата Пылаева.

Асхат взял трубку. Вот что он услышал: «Товарищ Пылаев! Вам безотлагательно надлежит дать объяснительную записку на имя начальника строительства: что побудило вас в крайне грубой форме ответить на запрос инженера Беленького?»

Асхат Пылаев — аварец по матери, русский по отцу — безупречно владел русской речью, говорил без малейшего акцента. Но тут, видно, та крайняя ярость, в которой он все еще находился, взяла свое.

— Дэвушка! — задыхаясь, крикнул Асхат в телефон. — Мне сейчас некогда записки писать. А начальнику так скажите: Пылаев говорит — мат законный!

И звонко положил трубку.

На другой день после этого происшествия Рощин приезжал на «диспетчерку» в бухте. Проходя мимо Асхата Пылаева, он вместо ответа на его приветствие лишь нахмурился и внушительно погрозил ему пальцем.

Ураган, ворвавшийся в бухту, был страшен. Сцепы так и плясали, как поплавки. То один, то другой высоко выметывался среди остальных, обнажая красное днище, и снова упадал в хляби. В бухте словно воды прибыло. Огромные волны с рокотом накатывались на отвесный песчаный берег и местами рушили его.

Но самое опасное было то, что вдоль всей бухты развело отлогий сильный колышень, вздымавший и раскачивавший баржи обоих плавучих кранов. Это грозило катастрофой.

Ставраки бесновался. Коренастый, в капитанской фуражке речника, с резким лицом и как бы злобно перекошенным ртом, он то кричал что-то в мегафон, хотя и без него обе бригады, рассыпавшиеся по всей бухте, вершили свое четко и быстро, как моряки в бурю, а то начинал чертыхаться и колотить мегафоном о перила и топать ногами.

— Без паники, без паники! — время от времени орал он в мегафон.

Но в эти мгновения ребята повиновались лишь командам Асхата да своих бригадиров. И когда сквозь рев и шум ветра долетело это заполошное «без паники!», многие переусмехнулись, несмотря на аврал.

Ставраки ругался:

— Вот так бухта Тихая, черт бы ее побрал! Потеряем понтоны!

Но все сцепы были уже спасены. Можно было и отдышаться и отереть пот.

Вдруг раздался невнятный далекий крик откуда-то с высоты. Все глянули: крановщик одного из плавучих кранов кричал, высунувшись из окна кабины, и подавал рукою сигналы бедствия: его исполинский кран сорвало с причалов и теперь быстро несло вдоль бухты прямо на задние сцепы.

В тот же миг Гена Ложкарев подал зычную команду своим, и вот уже Ваня Крепилов, Петя Люлькин, Коля Фирсанов, Володя Михно, Миша Сидоров — короче говоря, вся комсомольская плотницкая бригада кинулась в лодки.

Вокруг огромной, как корабль, баржи плавучего крана их лодки казались долбленками каких-нибудь океанских пиратов, берущих судно на абордаж.

Гремят о палубу и сверкают стальные тросы — все делается без крика, почти без слов, как будто единый разум, единая воля живут во всех этих сильных и проворных юношеских телах. И вот уже перед самым, казалось бы, неминучим сокрушительным ударом о сцепы баржа плавучего крана остановлена.

Но управление стрелою крана было все же утрачено. Тормоза отказали. Заклинило. А на гигантской решетчатой стреле высоко-высоко повисли застропленные бревна. Издали они — как щепотка спичек в руке. Но ахни одна такая «спичка» с этакой выси о любой из понтонов, и вот — пробоина, или же в щепки разворотит надпалубные надстройки.

Асхат Пылаев кричит, чтобы оттянули кран. И ложкаревцы на своих «долбленках», гребя изо всех сил, влекут баржу крана на открытое водное пространство. Но яростный ветер и волны снова гонят кран в сторону сцепов.

Гена Ложкарев, задрав голову, одно лишь мгновение стоит раздумывая. Решение принято.

— Расстропить! — слышится его звонкий голос. Легко сказать «расстропить!». Это же не ниткой, в самом деле, опутанные спички!

Но уже услышана его команда. И лучший из монтажников-верхолазов Саша Бурунов, ленинградский комсомолец, прибывший на эти берега по путевке ЦК ВЛКСМ, кинулся к наклонно вздыбленной стреле и вот уже взметнул свое ловкое тело, словно на параллельных брусьях работая. И стал быстро и цепко карабкаться. У него совсем юное, обветренное, скуластое, румяное лицо, ясные глаза и застенчивость девушки. Он в серой робе с наплечниками. Кепку он снял и отдал товарищу.

Все затаили дыхание. Смотрят.

И вот он уже спускается по стальному тросу на связку застропленных бревен. Какой он маленький отсюда!

Что-то делает — споро и быстро — над тросами. В одной руке у него какой-то короткий стальной штырь, в другой — молоток.

— Вира! — во весь голос кричит он сверху.

Стремительно вскарабкивается по тросу вверх и, обхватив его, застывает, глядя вниз. А из связки застропленных бревен вдруг выскальзывает одно — летит в воду, его догоняет другое, третье...

Одно за другим бухаются они в воду; прорвав ее, надолго исчезают в пучине, и вот их нет, нет, как все равно человека, прыгнувшего с вышки, и вдруг выныривают, высоко выпрыгивают оттуда «по пояс». И уж только потом плашмя снова шлепаются на воду.

Стальные опустевшие стропы раскачиваются высоко на полотнище неба.

Ложкаревцы на своих лодках, вооружась баграми, окружают драгоценную флотилию понтонов — готовятся отводить; отталкивают прочь наплывающие бревна.

Но вот ураган упадает так же внезапно, как низринулся в бухту.

И, как нарочно, в это время очнулся динамик, и голос гэсовского диктора провещал: «Внимание! Ожидается очень крепкий ветер с огромной скоростью — до 16 метров в секунду, близкий к шторму. Немедленно прекращайте работу и закрепляйте краны!