Алексей Югов - На большой реке

Это было как пушечный залп. Столбом брызг охлестнуло всех, кто сгрудился у края моста.

Отпрянули. Особенно досталось Асхату Пылаеву, потому что он, склонясь, нагнулся над самой пучиной.

С лица его стекала вода, он возбужденно, радостно крикнул:

— И вытирать не буду, святая вода!..

— Вода историческая! — в раздумье сказал Зверев.

Одна за другой машины-«катюши» со своим тяжким грузом, вздымая деревянную волну, проследовали каждая к своему участку моста, и теперь во всю ширь могучего и гладкого водосвала бухались, вздымая белые столбы брызг, бетонные пирамиды.

Однако, сколь ни были взоры и помыслы всех прикованы к сбросу пирамид, все же люди невольно ахнули, когда глянули вверх. Высоко-высоко на фоне неба в отдалении от моста, там, где гладкий водосвал уже оборачивался пенными бурунами, на одном из стальных канатов воздушной дороги через Волгу, — а канат этот казался в неимоверной выси не толще струны — примостился каким-то чудом кинооператор. Долгое время не могли даже и понять, на чем он там держится. Потом уж рассмотрели некое подножие, зацепленное скользящими крюками за канат. Так этот отчаянный и передвигался над бушующей Волгой, перебираясь одной рукой вдоль троса, а другой — держал съемочный аппарат.

И вряд ли ему сквозь рев Волги, маленькому отсюда, как ласточка, севшая на телеграфный провод, слышны были бешеные рукоплескания тех, кто увидал его с моста.

Да и не о том думал сейчас этот отважный человек.

Одновременно с пирамидами бетона снова двинулись на мост самосвалы с горной породой.

Великан-мост гудит.

Облако тончайшего водяного буса стоит над ним от правого до левого берега,

Через верхние окна КП, от башни, — прекрасный обзор всего хода работ. Незримое око главного диспетчера объемлет все. Время от времени гулкий голос динамика, покрывающий шум воды, рокот и хлопки моторов, буханье в воду тетраэдров, взывает:

— Товарищи водители, дисциплина и четкость! Не превышайте на мосту установленной скорости!..

И снова, прерванный этим вещанием, сверхбас Дормидонта Михайловича гремит с того самого места, на котором его прервали: «..на простор речной волны...»

Один за другим выступают у мостового микрофона представители газет и журналов. Сказали свое товарищеское слово и «Комсомольская правда», и большая «Правда», и «Известия», и журнал «Работница». И сызнова звучат над бушующим прораном слова обращения:

— Внимание, внимание! Говорит радиоузел. Передаем выпуск радиогазеты «Штурм Волги». Участнику перекрытия Волги. Товарищ! На тебя равняется сегодня вся стройка. На тебя смотрит вся страна. Партия, народ ждут твоего подвига. Ты — на переднем крае!

Посмотри еще раз на Волгу. Она ярится и крутит буруны за понтонным мостом, которым перехвачена последняя свободная протока. Но и этой великой реке, величайшей в Европе, придется подчиниться воле советского человека!

Твое имя, товарищ, входит сегодня в золотую летопись великой стройки. Им будут гордиться и дети твои и внуки.

Вперед, на штурм Волги!

Пустим в этом году первые турбины крупнейшей на нашей планете гидроэлектростанции! Дадим первый промышленный ток столице нашей Родины — Москве!

Упоровская «группа политобеспечения» работала четко, оперативно. Каждые два часа над всей Волгой гремели все новые и новые имена лучших.

Вот, не останавливая машины, старший Костиков, Илья, громко спрашивает одного из учетчиков:

— Сколько на моем счету тетрайдеров?

— Двадцать девять! — без запинки отвечают ему.

И правому и левому берегу снова и снова слышны имена: крановщиков Демидова, Бубнова, Зинаиды Нагнибеды; экскаваторщиков Доценко, Орлова, Ельца; водителей Игнатова, Батаева, Казакова, Сергеева, братьев Костиковых, Грушина, Сивкова и многих, многих других.

Рушатся и рушатся в воду пирамида за пирамидой. Опрокидываются самосвалы горной породы. Но глубина прорана — от четырнадцати и до шестнадцати метров! И словно гальку, а не шестисотпудовые бетониты бесследно глотает эта пучина, могуче и гладко, будто неподвижная, словно льдяная, валящаяся под наплавной мост с неистовой быстротой и силой.

Там, внизу, этот гладко-отлогий водосвал дает во всю свою трехсотсорокаметровую ширь еще и еще один гладкий вал, а уж дальше Волга вся в белых бурунах и клокочет, как кипяток.

И все больше и больше становятся косяки этих белогривых гребней-бурунов.

Заплеснувшись обратно, гребень белой пены долго бежит по гладкой воде, не смешиваясь с нею, как по льду.

Высота водосвала угрожающе нарастает. Теперь уже не только глыбы камня, но и пирамида, шлепнувшись о покатую гладь, не успевает проломить поверхность воды, а, подхваченная низвергающей ее силой, проносится книзу, как бы и впрямь соскальзывает по ледяному скату.

На мосту становится страшно. Он весь напряжен как струна. А что, если эта струна лопнет?

Но спокоен Кареев. Спокоен Резцов. Спокойна и эта хрупкая, с глазами оленя женщина. И невозмутимо глядят на небывалую битву и главный инженер проекта всего в целом гидроузла и его учитель, да и не одного поколения гидростроителей учитель — прославленный ученый, прибывший сюда, чтобы Волгою поверять лабораторию, расчеты.

Не обманут, нет, интегралы и дифференциалы, воплощенные в чертежи, в прогнозы, в сталь и в бетон волею великого народа!

Спокойна, хотя и начеку комсомольская бригада ложкаревцев.

А еще и потому все спокойны, что знают: час тому назад сокрушена наконец, пробита на всею трехсотметровую ширь перемычка верхнего бьефа, и Волга уже хлынула в донные отверстия, сквозь здание ГЭС.

И вот уже чуткая, как сейсмограф, гидрологическая служба отметила первое, еще не видимое ни для кого уменьшение перепада.

Но это не вызывает ни малейшего спада в работе. Напротив, реющий алыми флагами мост-гигант еще яростнее гудит в напряженном, могучем ритме, в котором идет перекрытие. Нет сбоя, нет спешки. Как насаженные на конвейер, размеренно движутся на мост и обратно «серебряные зубры» и «серебряные медведи».

Звенит и зеркально сверкает пропеллером гэсовский самолет, делающий круги над прораном.

Зычно глашатайствует радио.

Вот среди пенистых бурунов стал заметен далеко вдавшийся в них гладкий язык: это означает размыв банкета. Слышится радиоприказ: дать залп «катюш» по угрожающему участку. И этот залп неукоснительно следует: пять-шесть бетонитов ложатся почти один за другим в размыв. А затем снова отсыпка камня. «Язык» исчезает.

Рабочий или инженер встретятся вам сейчас на мосту, — ради бога, не останавливайте, не спрашивайте его ни о чем, если даже это ваш друг. Ответит, конечно, и вежливо объяснит все, но разве вы не видите, какое на его лице почти мучительное усилие — понять, о чем вы?