Алексей Югов - На большой реке

Его мысли, его воля, все его существо поглощены сейчас только одним, только тем, что выпало на его долю в этом могучем и прекрасном деянии.

И весь «корпус печати» понял это. Спецкоры и собкоры стоят у КП, в сторонке, и смотрят, и наблюдают, и записывают время от времени, но не останавливают никого и не забрасывают вопросами.

Ученый тоже стоит и молча любуется. Возле него почтительно стоят Рощин и Андриевский.

— Чудесно. Замечательно, — произносит старейшина гидростроения. — Воспринимаю как симфонию.

И оба они, и начальник и главный инженер, вдруг молодеют, вырастают от этой похвалы.

Доносится радостный крик с бровки моста. Все направляются туда и видят: шелковистую гладь водосвала пропорол, наконец, снизу угол пирамиды.

— Ура-а-а! — стихийно прокатывается и по всему мосту, и на подходах правого берега, и на дамбе, уже наполовину очищенной от навала камня, и от стойбища бетонитов.

Всем становится ясно: победа недалека. Это уже Сталинград перекрытия!

А через час уже и счет потерян острым углам и ребрам, просунувшимся там и сям из воды, сквозь полог водосвала.

Но и всю ночь на мосту, освещенном ярче, чем Невский проспект, идет камнесвал и наброска пирамид.

На рассвете всю Волгу — от левого до правого берега — перегородила гребенчатая бетонно-каменная гряда. Лишь кое-где огромным прозрачным веером вода пропрыскивала сквозь эту преграду.

Волга стихла. Укрощена. Но еще надо закрепить победу: нужно еще намыть, привалить к этой каменно-бетонной гряде песчаную толщу плотины в миллионы и миллионы кубов, чтобы в поперечнике она достигала полукилометра.

По сигналу из «штаба перекрытия» из всех девяти жерл гигантских пульповодов, нацеленных на Волгу, начинает хлестать пульпа. Глазом видишь, как из этого мутного пескопада растут и растут обширные белопесчаные рели, как все дальше и дальше оттесняют они от каменно-бетонной груды затихшую Волгу.

Так начинается накопление великого Волжского моря!..

К ночи легче вздохнули и экскаваторщики и крановщики. На мосту увидели обоих героев перекрытия — Доценко и Орлова. Имена их многократно звучали над Волгой среди прочих покрытых трудовой славой имен.

Петр Доценко был тотчас подхвачен под руку одной журналисткой и с ней вместе заснят на бровке моста для фильма.

Но не удалось снять Орлова. Не оглядываясь, он только отмахнулся. Товарищи не решались остановить его. Мрачно — и это в такой-то день! — прошел он дважды весь мост.

В этом сильном и открытом лице, в сдвинутых бровях и в том, что он бормотал что-то про себя, была сосредоточенность отчаяния.

— Наш Василий что-то не в себе, — сказал Пылаев, — не попадайся!

Фиолетовые и голубые лучи «юпитеров», косыми балками лежавшие во мраке, остановились, скрестясь, и ярко осветили груду белого камня над Волгой, у подножия башни, и девушку на этих камнях.

Это была Светлана.

Свет «юпитеров» погас.

Но и этих мгновений было довольно Орлову. «Значит, Светлана здесь! Вот же она, вот!..» — как бы выкрикнуло в нем само сердце.

Он побежал.

Чувство еще никогда не изведанного им счастья несло его: в свете «юпитеров» он успел рассмотреть, что Светланка была в той самой вязаной лыжной шапочке, и в том самом красном шарфике, и в тех самых ярких перчатках-крагах, что он привез для нее из Москвы. «Простила! Не сердится!..» — этой мыслью сейчас было наполнено все его существо!

Никогда бы прежде этот человек не поверил, что он, Василий Орлов, до такой степени может подчиниться «какой-то девчонке»! Сколько раз он именно так и говаривал, да еще и с каким презрением, какому-нибудь из товарищей: «Да неужели ты уж настолько обеспамятовал, что какая-то девчонка тобой командует? Любить люби, да не теряй же ты, брат, мужского самолюбия!»

Впрочем, скажи ему кто-нибудь со стороны, что Светлана Бороздина командует им, он бы только рассмеялся: «Светланка — мной?!»

Да и в самом деле, откуда это видно? Ну, сидят они однажды со Светланкой у Бороздиных, готовятся совместно к зачету по гидравлике, и вдруг ни с того ни с сего Светлана взглянула на его чуб и говорит:

— Ну зачем ты распустил свои локоны? Они же тебе мешают заниматься. Закрывают глаза. Ты думаешь, это красиво?

— А я и не замечаю, — чуточку смутившись, отвечал он, отводя от своего глаза светлый, крупным завитком чуб.

Наталья Васильевна посмотрела и сказала:

— И чего ты его терзаешь, Светлана? То, что мешает заниматься, — это для него ничего. А вот придет время, скажет ему любимая девушка, что ей это не нравится, и сейчас же изменит прическу.

Наталья Васильевна обращалась с ним попросту.

С тех пор как во время ареста Максима Петровича, когда старые друзья-приятели стали избегать их, а Вася Орлов по-прежнему оставался другом-защитником Светланочки и по-прежнему вступал в их жилище робко и застенчиво, готовый на всякую помощь, у Натальи Васильевны стало отношение к нему, как к родному, как к подлинному «двоюродному брату» Светланы, каким он объявил себя тогда в котловане.

В следующий раз Вася пришел с зачесом назад.

Широкий его лоб был открыт. И это действительно куда больше ему шло.

Или такой случай. Как-то они со Светланкой занимались проклятой гидравликой. Туго давалась она Василию. Другое дело — машиноведение, детали машин или организация и механизация земляных работ. «Тут я сам как молодой бог!» — смеясь, бахвалился он. Зато про Светлану он говорил, что она в гидравлике «как рыба в воде».

Особенно изнемогал он над математическими методами прогноза речного стока — динамика русловых потоков не давалась ему. Недаром же еще Галилей сказал, что легче вычислить пути движения далеких звезд и планет, чем движения воды в самом маленьком ручейке. Василий Орлов убедился в этом. На протяжении всего курса слабая подготовка в математике сильно мешала ему. И по гидравлике Светлана занималась с ним почти как с учеником.

Но ученик ослабевал быстро. От гидравлических расчетов он быстро тупел. То начнет вертеть какой-нибудь предмет на столе, то звонко проводит карандашом по своим белым зубам, как мальчишка палкой вдоль тына, а то, воспользовавшись минутным отсутствием Светланы, включит радио. Светлана сверкнет глазами и тотчас же выключит.

Утомляли эти занятия и ее. Устраивались частые перерывы. И вот как-то в один из таких перерывов Светлана смотрела, смотрела на своего ученика, а затем, приказав ему не шевелиться, подошла и повязала ему голову маминым платком.

Отошла, полюбовалась. Поправила платок. Василий сидел спокойно. Его длинное, мужественных, резких очертаний лицо с крупной челюстью, можно сказать, не очень-то выиграло от этого наряда.