Василий Ажаев - Предисловие к жизни

Лена старалась пропускать мимо ушей словоблудие Хорлина, сегодня он был ей особенно неприятен. Девушке хотелось оборвать Гальку, хохотавшую над ерническими ухищрениями заведующего. К счастью, просипел гудок, объявлявший конец перерыва, и девушки проворно поспешили к высоким табуреткам, пробиркам и титровальным бюреткам. Хорлин ушел к себе, однако вскоре вернулся.

— Вы делайте анализы веществ, а я буду продолжать вещественный анализ истории, — сказал довольный каламбуром «тип», вовсе не спрашивая, хотят ли его слушать дальше.

— …Факт, за который могу поручиться: завод ни на минуту не остановил работу. Никто с нас не требовал лекарств, да некому было и требовать-то. Просто-напросто у нас имелось сырье, рабочая сила, и мы производили продукцию. Вы удивляетесь, Галочка? Уверяю вас, наша рабочая сила трудилась не покладая рук. Куда забавнее было бегать по улицам, стрелять и кричать на собраниях, только наши рабочие продолжали аккуратненько приходить на завод и делать лекарства, которые мы складывали в амбары.

Я объясню, в чем был наш секрет. В то малопонятное время деньги потеряли цену и смысл, на тонну бумажек невозможно было купить и килограмм сахару. А у нас на складе под замком хранилось довольно много драгоценной огненной воды, сиречь чистейшего и крепчайшего спирта. Улавливаете, девушки? Того самого спирта, который можно разбавить водой, и получится водка. Мы разбавляли и выдавали драгоценный продукт в качестве оплаты за труд. Ох, друзья мои, водка вызывала вулканические взрывы энтузиазма, несмотря на происходившую революцию!

Заведующий лабораторией с его синими, чисто поскобленными щеками, в белой сорочке и ярком галстуке, в теплой трикотажной куртке, ходил вдоль длинного лабораторного стола и не замечал какой-то особо неприятной тишины, наступившей в девичьей светелке. Девушки углубленно занимались анализами и, казалось, перестали слышать хорошо поставленный, то рокочущий, то сходящий на шепот, то мягкий хорлинский голос.

— Стреляли и стреляли, мы же вырабатывали в запас продукцию: спирт обеспечивал идеальную дисциплину. Свежие известия поступали слабо, никто ничего не знал и знать не хотел, только рабочий Кузин приносил новости — он каждый день бегал на Пресню узнавать, жива ли еще его родня. «На Пресне бабахают, — рассказывал он. — Чуть не кокнули. Хорошо, убежал проходными дворами, не отведать бы мне больше спиртику… И что, граждане, происходит? Говорят, власть рабочая, наша, значит, а где она, не поймешь…»

Стрельба кончилась тем же манером, как и началась. На завод пришли три человека с красными бантами, они разъяснили: вся власть Советам, и другие лозунги. Заводы — рабочим, земля — крестьянам, войне — конец. Собрали сход, проголосовали за нового управляющего, я уж и не помню, как его фамилия. Красный бант на груди и винтовку помню, а его самого — нет. Управляющие менялись с удивительной быстротой, и дела продолжал вершить все тот же Семей Федорович Пряхин.

Видите, девочки, ничего на нашем заводе не произошло, несмотря на сдвиги общественных пластов и великий переворот.

Вот и конец доклада. Аплодисментов не надо… Простите, опять трезвонит телефон…

«Тип» быстро вошел в кабинетик. Девочки продолжали свой молчаливый труд. Лена вдруг швырнула на стол колбу, и она ахнула, разбившись на кусочки. С пылающим лицом и грозными глазами девушка смотрела сквозь стекло перегородок на удивленного заведующего.

— Подлый человек! Подлый и негодный! — с ненавистью крикнула Лена. — Грязью облил всех нас!

Звонкий голос девушки пронзительно резонировал в пустых колбах.

— Ты что, Ленок? — спросила удивленная Галя. — Кого ты поносишь?

— Больше моей ноги не будет здесь, хватит!

Лена решительными шагами зашла к Хорлину. Лаборантки, с возбужденными лицами следившие за ней, увидели, как она что-то резко и смело сказала «типу» прямо в лицо и выбежала из лаборатории. Марина, крикнув: «Лена, и я!» — бросилась вслед за подругой.

— Объясните, что с ними стряслось? — вопрошала Галя. — Неужели их взбесил смешной доклад Николая Никандровича?

— Да, представьте себе, — неожиданно грубо ответила Белла Моисеевна. — Им не понравился отвратительный доклад.

Не зная, что сказать еще и что сделать, старшая лаборантка нервно скрутила в жгут вафельное полотенце и отошла к вытяжному шкафу, где стояло у нее стеклянное сооружение и в реторте клокотала коричневая жидкость, подогреваемая сине-лиловым пламенем газовой горелки.

— Прекрасная фея сошла с ума, — сказал «тип», выходя из кабинета. — Она неправильно поняла меня, что ли? Сказала: отказываюсь с вами работать, ухожу в цех, тра-та-та! Пожалуйста, замена всегда найдется. — Хорлин трижды подряд дернул плечом. — Мог ли я вообразить, что с такими голубыми глазками и с такой светлейшей косой способен сочетаться столь бешеный брюнетный характер! Кармен! Галя, какова подруга-то ваша?

«Тип» добивался разрядки напряженности. Но девочки молчали, даже Галя. Николай Никандрович постоял минутку в ожидании и пошел к выходу.

Взволнованные до крайности, девушки прибежали в цех к Борису. Ни Лена, ни Марина не могли толком объяснить, что сделал «тип». Борис понял одно: «тип» обидел Лену. И Марину. В конце концов Лена давно говорила: «Я оттуда уйду».

Немного успокоившись, они сообща решили: мирового скандала и неприятности Хорлину не сделаешь, он вроде угря, скользкий, скажет: «Я пошутил». Ведь и не перескажешь болтовню этого гада. Его все не любят, и все ахают: «Огромный специалист!» Возвращаться к нему не будем, пусть хоть увольняют, повторяли девушки.

— До увольнения не дойдет, — заверил Борис. — Идите быстро к Пряхину, иначе тип опередит вас. Обвинит в самовольном уходе с работы. Срыв, скажет, анализов.

Подруги решительно шагнули по двору и смущенно замялись перед кабинетом главного химика. Рассердившись на себя, Лена кивнула Марине, рванула дверь, и они очутились перед взором Пряхина, сидевшего в рыжем пальто за столом.

— Семен Федорович, мы не можем работать в лаборатории, переведите нас в цех. Я знаю, в аспирине не хватает работниц, — выпалила Лена.

— Что у вас произошло? Скажите откровенно. Обидели вас?

Девушки не сумели путно рассказать, почему они внезапно убежали из лаборатории. Их доводы — они и сами чувствовали — звучали неубедительно. Пряхин понял, конечно: не каприз заставил девочек прибежать к нему с пылающими щеками.

Почтеннейший Николай Никандрович способен устроить пакость. Он успел побывать у него до лаборанток и непринужденно, между прочим, попросил освободить его от бестолковых двух сотрудниц, явно неспособных к благородной деятельности химиков. Они и сами просятся в цех, чуют свою ограниченность. Ну и пусть попробуют, понюхают, чем пахнет цех-то. Весьма полезно.