Василий Ажаев - Предисловие к жизни

Попоздней чан алюминиевый соорудили на десять ведер. Шесть примусов подставили под него. Градусник дали, макай чаще в жижу, проверяй температуру. И веслом велели помешивать. Масштаб стал крупнее, страху от шести примусов больше, однако аспирин все равно такой же получался, черный как сатана!

Долго этак-то работали, потом аппаратик привезли, аккурат самовар пузатенький. Паром обогревался, и отверстие в нем устроено — для градусника. Мешалочка внутри пристроена, рукой ее вертеть. И люк был — кругленьким дамским ротиком. Ох и намучился я с этим ротиком — не выгрузишь никак, приходилось вычерпывать через час по чайной ложке: ложка-то на длинной ручке, иначе не до стать. Говорю химикам: давайте будем кувыркать самовар — гуща сама вытечет. Не согласились и придумали выдавливать гущу сжатым воздухом.

Больше всего муки было с фильтровкой аспириновой гущи. Нальешь ее в матерчатый мешок вроде наволочки и руками жмешь-отжимаешь аспирин от кислоты. Кислота течет, а у тебя зубы ноют, пропадают, и кожа на руках долой, и сердце колотится ненормально. Химики смотреть не могли на мои страдания. Где-то добыли центрифужку игрушечную, размером с ночной горшок. Она капризничала, плохо крутилась, я даже просить стал: «Разрешите к прежнему способу вернуться?» Химики свое: «Работай на центрифужке». Почему-то она была немыслимо непокорная, визжала громко и билась о стенки. Боялся ее я до ужаса, и недаром: раз сорвалась, меня краем зацепила — три дня валялся в постели. И стенку здорово повредила, так вращалась, паскудина!

Ты хаешь: «Ручной труд, чудовищная вредность!» Подумай, каково раньше было? В двадцать седьмом году переворот на заводе произошел полный, райская жизнь началась. Самовары, наволочки, горшки ночные — долой! Вместо них из Германии огромадные аппараты привезли и центрифуги эти. С ними, конечно, пузатый немец-перец Гереус. Немец командует, мы тяжести таскаем и ставим на место, и радуемся до слез настоящей работе.

Не сразу к большому масштабу привыкли, постепенно приладились. Аспирин стал серый, потом белый. Чудеса! И много потекло его с завода. Другие лекарства также. Советское золото перестали капиталистам переводить за лекарства, хватит, сами умеем делать.

В двадцать седьмом году мне за счет завода челюсть серебряную поставили. О, гляди, любуйся! В двадцать же седьмом году завели хорошую моду — предложения рабочих на производственных совещаниях разбирать. Через год бриз организовался. Совсем ладно стало: любое предложение вноси — рассмотрят. Годится — примут и премию дадут. Немец-то многого недодумал, давайте сами мозговать. Я совсем ожил: и работать по-другому, и улучшать производство можешь сам, и премией тебя отблагодарят.

Каждое воскресенье я на рационализацию отвожу. Мозгую и дочке диктую, она в тетрадку пишет: грамотная, в четвертом классе. Целую тетрадку испишем с ней, я в бриз несу. Конечно, не всякое предложение удачно бывает, и частенько мелочь придумываю. На крупное не хватает образования. Да ведь и мелочь полезна.

И ты давай, доченька. Критиковать-то всякий мастер, легче всего. У тебя образование огромадное, среднее. Думай, вноси предложения. Погляди, как я, и подражай!

Для образца Антон показал Лене порцию, или, по его выражению, сумму, своих предложений. Школьная тетрадка, и на каждой страничке детским неровным почерком большими буквами изложено предложение. На каждой странице подпись: «Васильев Антон». Поскольку за предложения полагались премии, Антон сам оценивал свои изобретения, обычно весьма скромно, в пределах двадцати-тридцати рублей. Лохматый Выкин смеется: «Мне остается отсчитывать деньги, а сколько — он сам подсказывает».

Лена прочла Антоновы сочинения, показала Борису и Марине и обиделась, когда они начали веселиться и хохотать. Нет ничего смешного. Вы подумали бы, как человек заботится о производстве, любит его. За неграмотность простите, он не виноват.

«Огромадная утилизация — это ломовые извозчики привозят ангидрит — в бутылях, а у корзин частенько отсутствуют дны, — так писал Васильев. — Они и становят бутыли в амбар не посмотрев. Затем дворовые рабочие подают бутыли к цеху — тоже бездонные. Ты же бывает ночью не разглядишь — бутыль вынырнула из рук — бац! — разбил сразу 300 целковых народных денег. Со мной разбития бутылей всего один раз происходило, а у сменщиков моих бывало частенько. Третьего дня Митин кокнул бутыль и Львов грозился из получки вычесть немалую сумму. Предлагаю исделать железные баки и в них пускай ставят бутыли которые без донные. Или корзинки на целые меняют. Икономия здоровая будет государству, посчитайте-ка за год акты разбития. Конечно, я большую премию, не хочу, отсчитайте рублей тридцать, и ладно. Васильев Антон».

На следующей странице новое предложение:

«Миханизация нашива под вала и устройство для ликвидации всякой ливки-переливки маточного раствора уксусной кислоты черпаньем. Я много думал, почти все воскресенье, чтобы руками не черпать и вонючесть устранить. Исделайте бак закрытый совсем и фильтер большой. Гуща в сметаннистом виде вылезает из маточного раствора — вот и сделать, чтобы в закрытом виде раствор со сметаной давлением через фильтр прогонять. Я все рассчитал, должно получиться. Слесарям покажу на практике. Премию мне можно совсем не давать, лишь бы сделали побыстрее, очень мучаемся с ливкой-переливкой. Для моей помощницы Лены Гуреевой невыносимая работа. Васильев Антон».

Мелочи, сотни важных мелочей. Лена удивлялась радению Антона. Он ей поведал: самая важная рационализация у него была — механизация сушки аспирина. Ты правильно жалуешься, дочка, ручной труд не годится. Я много думал. Посмотри, пожалуйста, сколько наша сушилка места занимает: то локтем об нее щелкнешься, то коленкой. Какой урод, форменный гардероб домашний, пять гардеробов. Снизу отопление батареями — вот И вся техника. Сушит она медленно, ничем не ускоришь. Придумал я усовершенствование — забраковали и выругали порядочно.

По его объяснениям Лена сообразила, что Антон придумал механическую сушилку в виде нескольких непрерывно сотрясающихся полок, расположенных наклонно и друг под дружкой. Сырой аспирин ссыпался с первого полотна на второе, со второго на третье и дальше. Встречь снизу вверх подавался вентилятором горячий воздух. Дойдя до нижнего ряда, порошок должен был высохнуть. В идее что-то здоровое, безусловно, было: Антон видел главный недостаток «гардеробов» в неподвижности лежащего на полках аспирина.

Не то Львов, не то Пряхин доказали расчетом, что для Антоновой сушилки потребовалась бы весьма большая площадь, да и устройство пугало сложностью. Предложение отклонили. Антон расчету химиков не поверил, соблазнил литром спирта бригадира плотников, и они, выпросив в бризе досок, четыре ночи пилили, строгали и приколачивали. Сушилка получилась небольшая и не очень страшная, однако пустить в ход ее не удалось. Бриз ругал за доски, Львов ругал за ослиное упрямство, а сушилку в десять минут сломали на дрова. «Вот видишь, — сказал Антон, — думы и старания иногда годятся только на свалку».