Василий Ажаев - Предисловие к жизни

— В «Уране» «Броненосец «Потемкин» идет?

— Да, «Броненосец «Потемкин». Федя Пряхин просил подробно рассказать ему картину.

Борис и Лена прибавляют шагу и быстро идут бесконечной Садовой.

Роли ваши, Борис, переменились. Теперь ты приставал: «Трудно, Ленок? Тяжело? Не пойму, как ты управляешься. Опасный цех, черт побери, не лучше салола». Лена успокаивала: «Ничего, не волнуйся, справлюсь».

Ты переживал: она похудела, под глазами к концу смены темнели круги.

Ты ломал голову: как ей помочь? Своя работа не курорт, совсем мало остается свободного времени, стараешься спортом заняться, не отставать, с наступлением морозов тренировки в хоккей начались. Через день к Феде хожу. Если б сама Лена и Львов согласились, я поменялся бы сменой и выходил бы после своей работы в ее цех. Вдвоем-то легче, даже морально.

Она не жалуется, бедненькая, а видно — тяжело. Ругает своего аппаратчика Антона Васильева: трудный человек, зануда. Вот не повезло.

— У нас в метиловом Дерягин был такой же. Зато сейчас хорошо, Львов славный человек, и весь цех — свои ребята.

Лена трудилась в смене Антона Васильева и страдала от его настырности и въедливости. Небольшого росточка, белобрысый мужичок был неслыханно требовательным и строгим. Пока девушка поняла, что этот жидкотелый мужчина с неожиданно густым басовитым голосом не столько деспот, сколько добрейшее существо, она изрядно натерпелась страху, нанервничалась и пролила немало слез.

Антон без конца бурчал: «Имей в виду, работы много, не парк культуры, я за тебя спину гнуть не собираюсь. Мое дело — два аппарата и центрифуги, беготни хватает, к вечеру язык набок. Твое дело — сушить аспирин и веять, тоже хлопот достаточно. Тут часто присылают из конторы девчонок, и все нерадивые, хохотушки, немало их я прогнал прочь. Смотри, старайся, иначе тоже пойдешь в отдел кадров. Все время шевели порошок на сушильных полочках и перелопачивай снизу вверх. Что высохло — просеивай через сито, чтоб комков в порошке не оставалось, чтоб аспирин ровненький получался. За мной следи, не отставай, а то аппарат выгружу, через центрифугу аспирин пропущу, ан некуда девать его — твоя сушилка-то полным полна, не высвободила ты ее. Ну, и скандал, затор, я задержки не прощу».

Девушка рассказывала Борису: вреднющий и забавный, кого-то напоминает. Вспоминала, вспоминала и вспомнила: Суворова. По книгам Суворов такой же: маленький, шебутной, шустрый, говорит коротенькими фразами с прибаутками. Антон сказал Лене: сеять, веять аспирин — это дело бабье. Подчеркнул — на помощь не рассчитывай. Ни с того ни с сего заведет какую-нибудь арию — стекла дребезжат, и можно подумать — целый хор горланит. Кстати, он заводским хором руководит. Представляю себе мучения хористов. Смешно, Борис: боюсь его ужасно, из кожи лезу, только бы не ругал.

В самом деле, подручница старалась не покладая рук. Насыпала сырой, пронзительно воняющий уксусом порошок на сушильные полки и без конца шевелила его, перелопачивала. Или просеивала сухой аспирин через марлю, натянутую на рамку, растирая слежавшиеся комки. И следила, чтобы не потерять ни кристаллика, ни щепоточки. Антон все замечал и подстегивал: «Брось рукавицы, руками действуй, не жалей руки, все равно не убережешь. Смотри, просыпала сколько порошку, нескладная…»

Васильев удивлял своим терпеливейшим, безостановочным трудолюбием. Лишь изредка он разрешал себе минуту погреть спину или живот о горячий алюминиевый бок аппарата. Толстый, симпатичный начальник цеха Львов (у Лены с Борисом оказался один начальник) одобрительно заметил:

— Наш Антон — неотъемлемая часть цеха, более обязательная для аспирина, чем автоклавы и центрифуги.

Человек самая обязательная часть цеха, хорошо или плохо это? Может быть, у Антона в жизни больше ничего нет? Говорили, будто у него семья, три дочери. Почему же весь он отдается какому-то порошку, аспирину? Стоит ли? На счастье Лены, Васильев не знал ее недоумений, досталось бы ей. Спрашивает про аспирин, барышня! Молодая, глупая, вот и спрашивает. Важнейшее лекарство, помогает людям изумительно! Ты, дурочка, смотри и учись, и поймешь, глазами и разумом бог тебя не обделил.

Аспирин действительно в те времена был едва ли не самым популярным и общедоступным терапевтическим средством.

Важнейшее, знаменитое лекарство. У кого в голове не работали бурильные мастера головной боли, когда человеку в прямом и переносном смысле не мил белый свет, кто не испытывал знобкой и гудящей в ушах птичьей температуры, когда человек падает и падает с большой высоты или кружится и кружится без конца, — только тот не знаком с аспирином. Однако много ли найдется людей, у которых не болела голова и не было температуры? Вот и выходит, все знакомы с аспирином. А никто не знает, что делает его на заводе обязательный для аспирина человек Васильев Антон.

Он приходит в первую смену к восьми утра, или во вторую — к четырем вечера, или в третью — к двенадцати ночи, надевает нескладный длиннющий мазаный-перемазаный аспирином халат и башмаки на деревянной подошве и вцепляется в работу. Два алюминиевых яйцеобразных реакционных аппарата в дальнем конце помещения, закрытые фанерной обшивкой две большие центрифуги в середине цеха, длинный стол с сетчатыми рамками у окна, громоздкие шкафы-сушилки по стенам — вот и все средства производства Антона. Отовсюду бегут, спешат бесконечные трансмиссионные ремни, вращающие с помощью шкивов и зубчаток якорные мешалки в полом нутре аппаратов. Ритмически щелкая, ремни бегут и бегут из-под фанерной кабины; благодаря им бешено вращаются центрифуги, сотрясая весь цех.

Смотри, учись, подсобница. Этот аппарат пустой, начинаю загрузку. Таскаю бутыли с ангидридом, расставляю их вокруг аппарата — погляди, они, как детишки малые, в матку уткнулись. С бутылями надо осторожно — стукнешь дном, сразу большой убыток заводу! И вонища — уноси ноги. Салицилку беленькую ношу в ящиках, приходится помощь со двора просить — ваше женское сословие тяжести таскать не приспособлено. Смотри, не отвлекайся. Отвинчиваю люк, заливаю ангидрид, засыпаю салицилку. Не тороплюсь вроде, а быстро получается. Взгляни на табличку у двери: сколько минут полагается на загрузку, видишь? Теперь заметь время. Как, управился? На пять минут раньше? Ну вот, у нас всегда экономится время.

Запускаю пар, температура постепенно дойдет до восьмидесяти семи градусов, и хватит, выше нельзя. При этих градусах — конец реакции. Обогрев тогда выключу, и до шестидесяти градусов аппарат медленно остывает сам. Тогда уж в аппарате новое вещество — этот самый аспирин будет крутиться в мутной уксусной кислоте. Когда градусник шестьдесят градусов покажет, включу искусственное охлаждение — для быстроты остывания. При двадцати градусах из раствора начнут выскакивать кристаллы, я люблю смотреть — они метелью снежной кружатся и вихрятся, страсть красиво!