Василий Ажаев - Предисловие к жизни

Ваня почему-то считал, что это Яша Макарьев не дал ему выспаться. А встал он до его прихода. Разбудили его сестренки-двойняшки, он мог после ночной смены спать лишь до их возвращения из школы. Девочки сначала старались не шуметь и говорить шепотом (мать строго-настрого наказывала беречь сон рабочего человека), однако надолго их не хватило.

Сонный химик, обнаружив, что сна было всего четыре часа, дал девчонкам нагоняй, после чего вместе с ними взялся за домашние дела. К приходу матери с фабрики полагалось сделать уборку в большой, с несколькими постелями комнате, сходить за хлебом и за молоком, привести из детского сада маленького Павлика, разогреть приготовленный матерью с вечера обед и всех покормить.

В хлопотах, как и всегда, Ваня обнаружил кое-какие неприятности: у девчонок прохудились валенки, кончился сахар и чай тоже, Павлику придется купить кофточку потеплее (в детсаду намекнули, даже неудобно перед людьми).

Приготовившись чинить сестренкам валенки, Ваня разрезал на заплатки собственный старый валенок, наварил дратву и разыскал толстую сапожную иглу, и тогда-то к нему пришел Яшка Макарьев.

— Сам чинишь валенки? — удивился Яшка, тараща кошачьи глаза. — Здо́рово! Я на минуту, ты не беспокойся.

— Я и не беспокоюсь. Почему ты не на заводе? (Яшка с Костей выходили в вечернюю смену.)

— Очень нужно было сходить с матерью к врачу. За меня Аркашка вышел, поменялись с ним. А я ночью в твою смену. Если не возражаешь.

Яшка один на один с Ваней чувствовал себя неуверенно и был необычайно предупредителен. Ваня усмехнулся.

— Чего же мне возражать, если нужно? — сказал он. — Мне все равно.

Держа по валеночку в каждой руке, Ваня ждал, когда Яшка уйдет. Яшка не уходил. Девчонки, тихонько сидевшие за столом, с любопытством на него уставились. Оказывается, у Яшки поручение к Ване. Ребята собирались вечером на каток, очень звали Ваню.

— Борька будет и Лена, конечно, Галя. Я тоже, если успею, Женя с Наташкой. Ну и Галя.

— Хорошо, — сказал Ваня.

Очень неважно чувствовал себя Яшка с Ваней. Рассмеявшись ни с того ни с сего, он вдруг сунул в Ванины руки сверток, который держал под мышкой.

— А это Галя тебе прислала! — торжественно заявил Яшка.

— Что это? — строго спросил Ваня, чувствуя, что краснеет.

— Посмотри. Разверни и посмотри.

Яшка во все глаза следил за Ваней, с недоумением державшим темный толстый свитер и такого же цвета трико.

— Мировые, правда? — возбужденно спросил Яшка. — Она говорит: не могу видеть, как он катается в своей чудовищной куртке из шинели. У него, говорит, то есть у тебя, конечно, ноги длинные, и он, то есть ты, в трико и на норвегах будет как бог или по крайней мере как Яков Мельников. Свитер и трико — ее брата. Но он растолстел и ему не налезает. Да и на каток он перестал ходить.

Свитер и трико полетели Яшке в лицо. И сам Яшка под смех девчонок быстро двинулся к выходу.

— Ты что? Ну, ты что? — только и успевал спрашивать Яшка, трепыхаясь в Ваниных руках. — Меня, смотри, не тронь! Я ни при чем, простой почтальон. Я же ей сказал: «Не возьмет. Ты его не знаешь, что ли?»

Только очутившись за дверью, Яшка отдышался, завернул подарок и начал ругаться. Вот тебе мировая вещь! На самом-то деле Яшка был уверен в обратном: Ваня с удовольствием возьмет подарок. Галя ему внушала: «Ты поделикатнее, он обидчивый». Яшка предсказывал свое: «Ванька будет счастлив. Во-первых, от тебя, во-вторых, блестящая вещь. Вот увидишь, с руками оторвет!» Оторвал… с моими руками!

Ваня очень обиделся. Так обиделся, что не мог найти средств для выражения своей обиды. «Нищим считает, — бормотал он, возясь с валенками, потом проверяя тетрадки девчонок. — Насмешку придумала», — злился Ваня.

Пришла с Трехгорки усталая мать. Покормил ее, поговорили о домашних делах. Мать что-то заметила по его лицу. «Все ли благополучно?» — «Вполне». — «Пойдешь сегодня куда-нибудь?» — «Нет, никуда не пойду, неохота». — «И хорошо. Поспишь перед ночной сменой». — «До ночной смены далеко», — сказал он.

Сказал и задумался. Неужели пойду? А почему не пойти? Не разговаривать с ней, не обращать внимания на нее, и все. Кататься в свое удовольствие — и плевать на всех.

И вот каток, наш каток на Петровке, или на Чистых Прудах, или на Патриарших. Московские ребята, мы не представляли себе жизни без катка, без катания до бесконечности, безумного катания, пока погасят огни, катания, повторяющегося потом всю ночь во сне. Тебе уже не шестнадцать и даже не тридцать, а как молодеет сердце, когда ты вспоминаешь это простое и такое прекрасное развлечение! Мороз, румянящий щеки и щиплющий нос, меднотрубная громкая музыка, сверкание ледяного стекла. Звон льдинок, откалывающихся лезвиями. Сотни людей в движении создают ветер, и он, играючи, носится за конькобежцами. Фонари, висящие высоко над головами, роняют вниз мягкий свет, и на чистом льду бегают веселые блики.

Ваня выехал на беговую дорожку, приладился к самой кромке, сильно и часто замахал руками и ногами и рванулся вперед. Согнувшись длинным туловищем вдвое и заложив руки за спину, он едва касался лезвиями льда и словно летел в плотном морозном воздухе. Все-таки Он и раз и два посмотрел в сторону входа: неужели ждал Галю? Почему же Галю? Борис с Леной собирались прийти, Женя с Наташкой… Кстати, вон они, Женя с Наташкой, потихонечку едут и шепчутся.

— Иван, притормози! — Это Яшка Макарьев кричал, он вынырнул неизвестно откуда. — Смотри, от какого костюма ты отказался. Галька мне отдала. Пока не поздно, бери!

Яшка был в роскошном толстом свитере и в вязаном трико. Не больно-то ему шел заграничный наряд: велик, многовато складок на пузе и на ногах.

— Красиво, а? — спрашивал довольный Яшка.

— Невыносимо, глаза режет от красоты, — угрюмо ответил Ваня.

— Теперь будешь завидовать, я так и знал. — Яшка заржал и предусмотрительно откатился в сторону.

— Ну да, завидовать! — презрительно сказал Ваня и потянулся к беговой дорожке: «К чертям вас всех, сейчас дам скорость!»

Яшка не отставал.

— Иван, Галька не придет. Обиделась и рассердилась на тебя. Сказала загадочную фразу: «Надоело мне возиться с мелюзгой». Ты не знаешь, кого она имела в виду?

— Не знаю.

— Напрасно ты все-таки обидел ее. Она хорошая баба.

— Я обидел ее… — прошептал с горечью Ваня.

— Имей в виду, она куда-то решила пойти со своим ухажером, — не унимался Яшка. — А знаешь, кто у нее ухажер? Тип с дрыгающим плечом, вот кто! Он часто бывает у них дома, папа — народный артист, души в нем не чает.

— Помолчи, — сказал Ваня.

Сразу стало грустно, невыносимо грустно. Ждал ведь ее, признайся. Ваня рывком обогнал Макарьева: ему не хотелось, чтобы кошачьи Яшкины глаза что-нибудь прочли на его лице.