Илья Константиновский - Первый арест. Возвращение в Бухарест

Я взглянул туда, где белело лицо Антонеску, оно расплывалось, появлялось и снова исчезало, как кадр на экране, а я все еще отчетливо видел заснеженный овраг и дожидающихся казни людей и чувствовал холод, пронзительный леденящий холод в голове и в сердце.

Я очнулся, услыхав голос полковника:

— Мы еще не скоро поедем, пусть разомнут кости…

Их было восемь человек в первых четырех машинах; генерал Антонеску вылез последним, и его бережно, по-лакейски изгибаясь, поддерживал другой генерал, грубый и крупный, в длинном плаще и блестящих сапогах-дудочках. Из восьми человек только один был в штатском, элегантный, в светлом пальто, в шляпе и блестящих полуботинках на тоненькой подошве. Я взглянул на его белое женственное лицо, на потемневшие от страха, бегающие глаза, на белые пухлые руки, которые он то всовывал, то вынимал из карманов пальто, и понял, кто он: Антонеску-второй, Михай, премьер-министр, однофамилец и правая рука генерала Антонеску. Именно таким я его себе представлял. А он быстро обшарил глазами всех нас и, держа туловище внаклон, подошел к полковнику.

— Господин полковник, — сказал он, — здесь пуль-пуль?

— В чем дело? — спросил полковник.

— Здесь нас пуль-пуль? — повторил Михай Антонеску, смешивая румынские и русские слова. Видя, что полковник его не понимает, он приложил палец к виску. — Здесь нас расстрел?

Полковник рассмеялся, но сразу же оборвал смех:

— Капитан Вултур, разъясните пленнику, что Красная Армия не для того прошла с боями тысячи километров, чтобы расстреливать кого бы то ни было на дороге. — Вултур начал переводить. — Объясните ему, что румынские военные преступники будут держать ответ перед румынским народом.

Пока Вултур переводил, я смотрел на Михая Антонеску. Он перестал дрожать. Он понял, что ему пока ничего не угрожает, и мгновенно преобразился.

— Merci, господин полковник. О да, я, конечно, и сам знал, что в Красной Армии хорошая дисциплина, но все-таки боялся. Война, знаете ли, и все такое. — Он сделал паузу и продолжал, расплываясь в улыбке: — Теперь я спокоен. Еще раз merci. Peut-être vous parlez français? [24] Может быть, вы говорите по-французски? (франц.) Нет? Dommage [25] Жаль (франц.) . . Я охотно говорю по-французски. Французский дух, знаете ли, французская культура, латинская раса… Вы, конечно, удивлены? Я вас понимаю. Вы задаете себе вполне законный и естественный вопрос: «Если даже Михай Антонеску говорит с такой симпатией, о Франции, почему же Румыния объединилась со злейшими врагами Франции — avec les boches?» [26] С немцами (франц.) . Что я могу ответить? Господа, слышали вы когда-нибудь имя — Мирон Костин? Нет? Летописец Мирон Костин, автор летописи Молдавии? Ему принадлежит знаменитое изречение, которое известно у нас каждому школьнику: «Nu sunt vremurile sub cârma omului, ci bietul om sub vremi» [27] Не время подчиняется человеку, а бедный человек подчинен времени (румынск.) . . Взять хотя бы меня самого. Я и сам понимаю: то, что я вам сейчас скажу, странно и неправдоподобно. Это прозвучит для вас extraordinar [28] Невероятно (румынск.) . , énormément [29] Безмерно (франц.) . , colosal [30] Колоссально (румынск.) . . И все-таки я должен это сказать, господа: я не политик. Более того — я не очень-то в ней разбираюсь. Это не моя сфера. Я ученый, профессор Бухарестского университета, специалист по международному праву. Вот моя страсть. Мое призвание.

— Что он говорит? — спросил полковник.

— Он говорит, что мало смыслит в политике и не считает себя политическим деятелем.

— Нет? А кто же он? Разве это не Михай Антонеску, бывший премьер-министр и главный помощник генерала Антонеску?

— Да, да, — обрадовался Антонеску: очевидно, он понял вопрос полковника. — Да, я Михай Антонеску. Но я не политик. Я с детства стремился к высокому, духовному, вечному. Я мечтал о науке. А у нас в Румынии путь в науку ведет через политику. Вам это кажется странным? Тут уж ничего не поделаешь. Балканы. Наследие фанариотов. Бухарестские нравы далеки от совершенства, господа. Не подумайте только, что я кого-либо осуждаю. Румыния — прекрасная страна. Редкая страна. Жемчужина Карпат. К сожалению, она расположена на шумном перекрестке Европы — если мне позволено употребить такую метафору. Через Румынию вели все пути нашествий: гунны, авары, монголы, татары, славяне… О, пардон, я говорю о славянах, поскольку это исторический факт. Известно ли вам, господин полковник, что самый красивый бухарестский бульвар назван именем русского генерала Киселева? «Шоссе Киселева». Я и сам живу в том районе…

Господин полковник, я ужасно отклонился, а вы, конечно, ждете ответа на вопрос: что же все-таки случилось с Михаем Антонеску? Почему ученый вынужден был заниматься тем, что ему не свойственно? Очень просто, господа: для того чтобы остаться при университете и получить кафедру, мне пришлось записаться в политическую партию своего тестя. Таков обычай. Закон. И я не волен был его переступить. Моя жена — прелестная женщина, а мои дети… извините, я волнуюсь… когда думаю теперь об их судьбе… Дети ведь ни в чем не виноваты — они не должны отвечать за грехи отцов. Но я и себя не считаю виноватым. Предположим, что мы с вами познакомились бы десять лет тому назад. Представьте себе на минуту, что вы приехали в Бухарест и познакомились с молодым доцентом кафедры международного права Михаем Антонеску. Разве вы могли бы предугадать нашу сегодняшнюю встречу? Разве я сам мог это предвидеть? Десять лет назад я начинал свою университетскую карьеру и, согласно обычаю, записался в одну из наших политических партий. Я выбрал либеральную партию. Основная и старейшая историческая партия Румынии. Умеренная во всех вопросах. Как раз по мне. Я люблю умеренность…

Господин полковник, господа офицеры, теперь вы видите, что я не защищаюсь Я не собираюсь защищаться, потому что не чувствую за собой вины. Господин полковник упомянул о суде. Я с радостью предстану перед судом. Сейчас меня беспокоит другое. Вы уже знаете, что я специалист по международному праву. И все-таки я не могу понять, каковы наши взаимоотношения с точки зрения международного права. Кто я такой, господа? Ваш пленник? Но ведь я не военный. Куда вы меня везете? В штаб Красной Армии? Значит, вы все же считаете меня пленником? Победитель может в известных случаях присвоить себе право пленения и в отношении гражданских лиц. Однако право, господа, тонкая вещь. Международное право не позволяет, чтобы…

О, я по глазам вижу, что все-таки злоупотребил вашим вниманием. Еще два слова. Я уже почти кончил. Как могло случиться, что Михай Антонеску, ученый правовед, для которого наука была главным в жизни, вдруг оказался премьер-министром, да еще в такое бурное время? Что я могу ответить, господа? За меня давно ответил Мирон Костин. Время. Время и обстоятельства. В данном случае главное обстоятельство — это моя служба в кавалерии. Невероятно? Курьезно? Stupéfiant, n’est pas? [31] Ошеломляюще, не так ли? (франц.) Между тем это истина, господа. Ее легко проверить. Обратите внимание на моих коллег. Вот они прогуливаются там, по шоссе. Все члены кабинета генерала Антонеску. Как вы думаете, что общего между ними? Что их объединяет? Кавалерия!.. Пятнадцать лет тому назад я был курсантом кавалерийского училища, которым командовал генерал Ион Антонеску. Когда господин генерал Антонеску формировал свое правительство, ему нужны были верные люди. И он, естественно, вспомнил о своих курсантах из кавалерийской школы. По этому принципу он нас и подбирал в правительство. Он нам доверял, и мы доверяли ему. Несколько необычный прием в политике, не так ли? Зато это по-румынски. Это в высшей степени по-румынски, господа. Так вот. Господин генерал Ион Антонеску говорил, что немецкая армия сильнее всех, что Германия обязательно выиграет войну. И мы все поверили. Как можно было ему не верить? Он профессиональный военный, воспитанник Сен-Сира и лучше всех разбирается в таких делах. И я поверил. Я ведь простой кавалерийский офицер…