Тугельбай Сыдыкбеков - Среди гор

— Если вы желаете Курману добра, то совсем не давайте ему бузы! — сказала она доверительно и обидчиво.

— Это ты верно говоришь, я тоже не хочу, чтобы он пил! — ответил Иманбай, смущенно разводя ладонями. — Но могу ли я утерпеть и не налить Курману чашку бузы, если он хочет выпить? Да как я ему откажу, черту эдакому! То, что приготовлено для народа, — это его, отдай все, иначе никак нельзя! Водки у меня не бывает, а бузу, правда, пьет он у нас. И за это прошу извинить, дочь моя Батий. А теперь, если есть чай, будем пить. Если маслица дашь, неси. И от водки тоже не откажемся, ставь, если есть. И сама давай садись сюда. Большой разговор у нас, дочь моя Батий. Будем совет держать, чтобы муж твой бросил артачиться.

Курман беззлобно проворчал:

— От водки, стало быть, не отказываешься? А еще хочешь учить меня уму-разуму! Как прикажешь понимать тебя, Имаке, ведь только что ты говорил совсем другое?

— Ой, Курман! — живо обернулся к нему Иманбай. — Всему свое место: если подвернется удобный случай, зачем отказываться?

Сапарбай, давно уже наблюдавший за ними, прыснул со смеху.

— А что ты смеешься, или я неправ?

— Прав, но вы сейчас поступаете так же, как мулла!

— Почему как мулла, что за мулла?

— А вы не знаете, Имаке? Наш мулла Барпы учит других, чтобы они не впадали в грехи, а сам первый грешит. Вот и вы рассуждаете так же.

Курман, слушая их, махнул рукой:

— Ну, вот что, все ваши советы я принимаю, но о том, что я пью бузу и водку, пока не будем говорить. Эй, Батиш, неси, что там у тебя? Ставь все, что есть! Эх, только мой друг Василий один ценит меня. Недавно пришел он, длинный, жилистый, как журавль, и, как всегда, принес целую четверть, вот такую пузатую бутыль самогона. Ну, я пил и по утрам и на ночь и все не кончу, еще есть сколько угодно. Неси, милая, бутыль, ничего, не сердись!

Иманбай возликовал и, чтобы не подать виду, притих, лукаво поглядывая смеющимися сощуренными глазами на Сапарбая. Батий поворчала немного, но все же послушалась мужа. Расстелили скатерть. Появилась тарелка с маслом, наломали кусочками лепешку. Батий предусмотрительно поставила вместе с бутылью самогона большую пиалу с водой и солонку.

При виде бутыли Сапарбай испуганно встрепенулся:

— Что это? Нет, унеси, Батий. Нельзя!

— Что значит «нельзя»? — обиделся Курман; он обхватил шейку бутыли рукой и потянул к себе. — Ничего, выпьем один разок. Живей, байбиче моя, ставь пиалы!

— Нет, не надо! Унеси эту штуку, Батий! — Сапарбай показал на четверть.

Глаза Иманбая жалобно помаргивали. Он сказал умоляющим тоном:

— Да что тут страшного, если мы выпьем по одной, Сапаш? Давай уж выпьем по маленькой!

— Верно, Имаке. По одной-то можно. Пусть это будет последний раз, пусть это будет прощальное, чтобы больше не пить! — говорил Курман, наливая тем временем полные пиалы вонючего самогона. — Ну, давайте, это первая и последняя пиала!

— Но с уговором: больше не наливать. — И Иманбай первым взял в руки пиалу. — Мужчина должен знать цену своего слова!

Одним духом он опрокинул пиалу, сдернул с головы треух, вдыхая запах пота. Курман не отстал от Иманбая. Самогон он запил водой, потом положил в рот щепотку крупной соли и, посасывая ее, сидел некоторое время молча, будто бы прислушивался к чему-то. Потом он стал настаивать, чтобы выпил Сапарбай:

— Пей, да выпей же, Сапаш! Выпьешь, и ты сразу же станешь владельцем тысячного табуна, ты будешь гнать его перед собой, затопчешь под копытами ненавистного Калпакбаева. Выпей, полегчает на душе!

— Не отказывайся, Сапаш! — уговаривал Иманбай. — Выпей одним залпом и понюхай свой колпак. Это самый лучший способ на свете!

Выпили по одной и потом, будто забыв об уговоре, налили по второй, по третьей пиале. Самогон, переливаясь из бутыли в желудок Иманбая, моментально возымел свое бурное действие. Опалило глотку и внутренности, в глазах зарябило, неудержимый порыв словоохотливости обуял Иманбая.

— Эх, молодочка, красотка! — обратился он к Батий, позабыв, что уже обидел ее этими словами. — А ну, что горяченького есть у тебя, неси сюда!

— Не торопитесь. Понюхайте свою шапку…

Сапарбай рассмеялся. Растерявшийся Иманбай, не находя, что ответить, покосился на Курмана:

— И ты надо мной смеешься, мальчишка? Нет, постой, со мной шутки плохи, налей-ка еще!

Наконец, когда подали жаркое, пиалам потеряли счет.

— Ну довольно, не пей больше! — сказала Батий и попыталась отнять у мужа бутыль, но тот не выпускал ее из рук.

Иманбай и Курман начали долгий разговор, поучая друга уму-разуму. Потом втянулся в разговор и Сапарбай.

— Черта с два, — говорил расхрабрившийся Иманбай, — если Айсарала будет в моих руках, то Калпакбаеву не совладать со мной! Так и передайте ему: накину на шею волосяной аркан и поволоку его, задушу. А сам убегу за перевал Кой-Кап!

— Нет, слушай, это, это… будет против за-закона! — едва владея языком, возразил Курман. Он сидел расслабленный и взмокший, веки наплывали на глаза. — Это никуда не годится! Надо, чтобы коммунисты и комсомольцы были все заодно и выгнали его из аила! Так будет вернее всего…

— Как? — развел руками Иманбай. — Как ты его выгонишь? Ничего не выйдет. Вот он назвал самого крепкого из нас, Сапарбая, апартунусом. Так ведь? Так! Теперь дальше: Бюбюш на учебе… Орузбай пропадает на охоте, его не сыщешь в аиле. Осмон — тихоня. Джакып — боязлив. Эх, Курман, глупый ты, пьяный… Иэх! Вот ты теперь самый близкий друг мой. Шарше увивается возле Калпакбаева, он у него под полой. Ну и скажи теперь, кто из вас осмелится выступить против Калпакбаева? Думаешь, это может сказать наш секретарь ячейки Самтыр? Даже и не мечтай! Он с самого рождения, как только упал на землю, вырос под палкой бая… Забитый еще в утробе, до сих пор, бедный, не очухается, только и знает один ответ: «Не знаю!»

Курман рубил воздух указательным пальцем:

— Верно, правильно говоришь, Имаке! Если бы секретарь ячейки Самтыр был крепким джигитом, то он многое мог бы сделать. Но что поделаешь, робкий он. Всю жизнь на чужих гнул спину. Не знает, как дело вести…

— Однако есть и такие, которые знают! — уверенно подал голос Сапарбай. Он будто протрезвел в эту минуту. — Но беда наша в том, что до сих пор облезлую овцу стрижем клочками… Иногда бывает такое, что кажется, не знание, не грамотность, а какая-то черная, тупая сила начинает властвовать над нами. Теперь я прозрел: чтобы победить Калпакбаева, надо быть сильным во всех отношениях, а пока, видно, придется еще ходить в апартунусах…

— Ой, Сапарбай, постой, постой! — Иманбай усиленно заморгал глазами, будто его осенила какая-то мысль. — Мне кажется… вся вина лежит на нашей молодежи… Почему они позволили обозвать тебя апартунусом, а сами стоят в стороне, а? Да вот хотя бы взять Курмана… Апчхи! Ох, иэх! Если бы они были дружны, то… иэх! То они смогли бы сделать апартунусом самого этого Калпакбаева…