Тугельбай Сыдыкбеков - Среди гор

Калпакбаев решил, что все это дело рук его врагов: «Знаю, это враждебная агитация апартунуса! Я сдам его в ГПУ, пусть там примут меры!»

Сразу же после того, как Сапарбая заперли в подвале, по аилу пронесся слух: «Сапарбая признали кулаком и заперли в подвале. Теперь не только баи, но и бедняки, выступающие против коллективизации, будут считаться кулаками. И зачем только он, бедный малый, связался с этим уполдомочем, теперь его угонят в ссылку!»

Первым в семье об аресте Сапарбая узнал отец. Чтобы не испугать насмерть старуху, Саякбай не сказал ей ни слова, а сам тайком отправился в школу к невестке. Зайна, только что окончив уроки, вышла из класса и заметила в углу коридора понурившегося свекра. Она догадалась: произошло что-то страшное с мужем. Глаза ее затуманились слезами, но она постаралась подойти к нему твердой походкой:

— Что вы стоите здесь, ата? Идите домой. Мать ведь одна осталась…

Саякбай тихо ответил:

— Я побоялся, что она не выдержит, и скрыл от нее, ничего не сказал.

— И не надо. Идите домой.

— Доченька, говорят, что Сапаша угонят!..

— Не бойтесь! Идите пока…

Саякбай, стесняясь надоедать невестке, вышел из школы и неохотно направился домой.

А Зайна пошла в аилсовет. Решительно дернув дверь, она сразу же резко спросила Самтыра:

— Вы, товарищ, если не ошибаюсь, временный председатель нашего аилсовета? Значит, без вашего ведома здесь никто, кто бы он ни был, не имеет права своевольничать!

Самтыр от неожиданности растерялся и робко поглядывал на Калпакбаева. Даже Шарше не нашелся, что сказать, а сидевший тут же Саадат неуверенно попросил:

— Потише, сестрица, потише!

Зайна, не обращая на него внимания, продолжала наседать на Самтыра:

— Вы не прячьте глаза! Вы теперь не забитый пастух, а глава местной власти. И кто бы мог подумать, что при вас моего Сапаша посадят в подвал…

— Я не сажал его! — виновато ответил Самтыр.

Тряхнув головой, Калпакбаев бросил на нее взгляд исподлобья:

— Я посадил его! Этого еще мало смутьяну-апартунусу!

— Вы лжете, Сапаш не апартунус!

— Что-о! — удивился Калпакбаев. — А кто вы такая? И за кого вы вступаетесь?

Зайна смело рванулась к нему:

— Я красный учитель! И я защищаю своего мужа!

— Ихи, красный учитель? — с издевкой ухмыльнулся Калпакбаев. — Вы защищаете своего мужа? — И стукнул кулаком по столу. — Не имеете права защищать врага!

Голос Зайны задрожал от слез:

— Сапаш не враг… Я буду защищать его, и не только защищать, а дойду со своей жалобой до Москвы!

Она с силой хлопнула дверью и ушла.

Ошеломленный уполномоченный чуть было не закричал: «Гнать ее, смутьянку, из школы!», но вовремя сдержался и окинул сидящих уничтожающим взглядом.

— Вы слышали? До самой Москвы, говорит, дойду… Но меня не проведете, знаю, тут она не одна… Сами умышленно подсылаете таких, а потом сидите, как воды в рот набрали! Саботаж! Пока вас всех не пересажаешь, дело, видать, не пойдет.

Хотя он и грозился для виду, но сам крепко перетрусил. В этот раз он остерегся кричать и разносить активистов. «Может быть, я сам допустил в чем ошибку? Если она начнет всюду жаловаться, то потом скандалов не оберешься», — подумал он.

— Ладно! Не будем связываться с глупыми людьми, это может помешать нашей работе! — с наигранным великодушием сказал Калпакбаев. — Айда, товарищ Борукчиев, выпусти из подвала апартунуса! Но только предупреди его, пусть он лучше признает свои ошибки! И если он второй раз будет мешать нам проводить линию партии, то дело его будет передано прямо в райком!

К вечеру Сапарбая выпустили из подвала, но, вопреки ожиданиям Калпакбаева, он не отказался от своих взглядов и не стал раскаиваться. Не отряхнув даже пыли с одежды и свисающей с шапки паутины, Сапарбай явился прямо в аилсовет. Бледный, со сверкающими гневом глазами и нервно подергивающимися ноздрями, он смело подошел к Калпакбаеву и в упор уставился на него пронизывающим взглядом.

— Запомни, товарищ Калпакбаев! Я этого не оставлю так! Теперь я убедился, что ты самый настоящий самодур! И с этого часа я твой враг, и ты не жалей меня, делай что хочешь! Если правда на твоей стороне, посади меня, сгнои в тюрьме, или же я добьюсь, чтобы это сделали с тобою!

Сапарбай повернулся и быстро вышел. В комнате наступила гнетущая тишина. Все были потрясены. И если бы кто-нибудь наблюдал за выражением лица Самтыра, то убедился бы, что он был очень рад тому, что произошло сейчас. Казалось, он говорил про себя: «Вот это да! Молодец, Сапаш, молодец!»

А Калпакбаев спустя минуту вдруг привскочил, словно его неожиданно укололи иголкой.

— Я говорил вам! Вы все замешаны. Если сюда не прибудут работники ГПУ, то здесь вспыхнет бунт. Но до этого не дойдет: я вас всех подряд пересажаю, иначе дело не наладится!

И снова в комнате стало до жуткости тихо. Все примолкли, замерли, ожидая, что же будет дальше.

— Знаю, что ты, Самтыр, чернопятый батрак! — снова заговорил Калпакбаев, отдышавшись от первого приступа бешенства. — Но ты запомни: сейчас никто не будет тебе делать снисхождения за твое батрацкое прошлое. — Огромный калпакбаевский кулак уже в который раз загрохотал по столу. — Если ты не прекратишь доносить о наших разговорах апартунусу, то не жди, чтобы твое имя было вписано в золотые страницы истории. Тогда тебя ждет тюрьма!

Покраснев до ушей, Самтыр, уже не спрашивая разрешения, перебил уполномоченного:

— Товарищ Калпакбаев, как понять ваши угрозы?

— Как? Вот я тебе поясню! Но сейчас у меня мало времени… Я уезжаю. И вернусь сюда не один, а вместе с работниками ГПУ. И если к тому времени весь скот аила не будет собран в одно место, разговаривать будем по-другому! Тогда пеняйте на себя!

Даже Шарше не произнес ни слова. Калпакбаев с помощью Матая вскочил на иноходца и погнал лошадь по дороге за аил.

Последнее задание уполномоченного в особенно трудное положение поставило Мендирмана. Перед отъездом Калпакбаев предупредил его, что за исполнение его задания отвечает прежде всего председатель артели.

— Хозяин ты! — говорил он. — И пока не добьешься обобществления всего скота, народ не сгонишь в артель. До моего приезда ты не слезай с лошади ни днем, ни ночью!

Слова уполномоченного Мендирман почему-то воспринял так, что если он не будет через каждый час менять под собой лучших скакунов и жеребцов, то у него ничего не получится. «Надо, чтобы в руках у меня была толстая камча, а под седлом крепкий жеребец, и тогда народ будет испытывать передо мной страх!» — решил он и, взяв с собой людей, первым делом принялся ловить в табунах лучших лошадей. Но дикие косячные лошади ударялись в бега, не поддаваясь окружению. Мендирман, разозленный бесплодными попытками, вскричал: