Тугельбай Сыдыкбеков - Среди гор

— А если решение неправильное? — спросил Бердибай.

— Значит, надо это проверить, разобраться, а не отменять!

— Так кто же вам не позволяет? Разбирайтесь…

— А вы обязаны выполнить твердое задание.

Бердибай заговорил громче и злее:

— Вы не берите нахрапом! Пусть поступают с нами по закону. Неужели вы думаете, что если исполнитель привезет нам какую-то бумажку, то мы так сразу и сдадимся… Нет…

— А закон такой — вы должны подчиняться решениям аилсовета! — перебил его Сапарбай.

Самтыр поддержал его со своей стороны:

— Сроки истекли, и теперь вы на основании постановления аилсовета подлежите раскулачиванию…

— Эй, Самтыр, делай кулаком кого хочешь, но только не меня! — задрожал в злобе Киизбай. — Если я буду кулаком, то запомни: и ты не останешься в стороне. Ты ведь у меня жил, как сын, и когда ты занял должность, то я дал тебе самого лучшего своего жеребца, на которого мухе не позволял садиться…

Самтыр смутился, да так и не смог что-либо ответить.

Видя это, Бердибай и Киизбай ушли.

— Ну вот, слышали? Нам еще надо во многом по-настоящему разобраться! — проговорил Сапарбай, обращаясь к Самтыру. — Все мы, не только я, «апартунус», но и ты, принявший байского жеребца, должны пройти через сито. Ну и пусть, это мне и надо. За последний месяц я раскусил некоторых людей. Ничего, я дойду до самого центра!

Из конторы аилсовета вышел не торопясь Осмон. Он был без шапки и в одном бешмете; увидев Джакыпа, проезжающего мимо, Осмон окликнул его:

— А ну, заверни сюда!

Джакып тут же одернул поводья и повернул ходко шагающего гнедого коня к аилсовету. Литые копыта гнедого, мягко цокая по подмерзшей грязи, остановились возле Осмона. Конь забряцал удилами, перебирая их во рту. Его чуткие уши насторожились, а темные глаза поблескивали сдержанным, синеватым огнем.

— Зачем позвал? — спросил Джакып.

— Дело есть. А ты куда это направился так рано?

— По делу.

— По какому делу?

— Бузу пить! — улыбнулся Джакып.

— Сегодня не до бузы. Давай отведи коня в сарай и приходи сюда, в контору.

— А что?

Осмон положил ладонь на круп коня и приблизился к склонившемуся с седла Джакыпу:

— Комиссия прибыла! Будет проверять, как организована у нас артель… Давеча они сразу же вызвали Мендирмана… «Где ваша канцелярия, аксакал? Будем знакомиться с делами артели…» — говорят ему, а он с перепугу осел на задницу и начал стаскивать с ноги сапог…

— Постой, зачем же он сапог-то снимал?

Осмон рассмеялся.

— Так ведь вся канцелярия нашего председателя в одном сапоге умещалась! Он достал из подкладки голенища этот самый длинный список… А теперь комиссия знакомится с этим документом…

— А откуда она, комиссия?

— Из волкома партии… Трое… Старшим у них сам председатель волисполкома — товарищ Термечиков Исак!

Осмон пошел к конторе и, приостановившись, крикнул Джакыпу:

— Ты давай только побыстрей. Вопросы должны посыпаться, как дождь… Ты тоже будешь отвечать…

Но вопросов почти не было, вопреки ожиданиям Осмона. И не было их потому, что члены бюро познакомились заранее с докладной Сапарбая, где на двенадцати страницах подробно было описано все, что происходило в последнее время в аиле, а также говорилось о делах и поведении Калпакбаева.

Исак и Каниметов, посоветовавшись, решили, что, прежде чем поставить вопрос о ходе коллективизации в аиле на бюро, следует комиссии выехать на место и еще раз проверить факты.

Сейчас Исак просматривал списки, которые Мендирман хранил в голенище. Когда Осмон вернулся в контору, Мендирман, желая показать свое рвение, зло глянул на него и прикрикнул:

— Ой, Осмон! Ты где шатаешься? Что это такое? Здесь работает уважаемая, высокая комиссия, прибывшая из волости, а ты и в ус не дуешь, уходишь без всякого спроса! А еще секретарь. Ты должен первым соблюдать порядок…

— По делу отлучился, Меке…

— Что? Разве есть важнее дела, чем работа комиссии?

Осмон на это раздраженно ответил:

— Ну, если проверка, на то здесь есть вы! Вы председатель, и комиссия спросит прежде всего с вас.

Жиденькие усы Мендирмана встопорщились колючками, зло блеснул подслеповатый глаз.

— Что? — спросил он и примолк, думая про себя: «Во-он как! Они хотят отдать меня на съедение, а сами будут руки греть в стороне? Ну нет, не я буду, если не прихвачу из вас добрую половину… Пусть только тронут меня…»

Исак, подивившись бестолково составленному длинному списку, улыбнулся про себя.

«Если повелитель улыбнулся — смейся, если нахмурился — не надейся». Мендирман любил употреблять эту пословицу и сейчас, заметив улыбку уполномоченного, решил заранее вызвать к себе расположение комиссии. Он заговорил жалостливым тоном:

— А что, я отказываюсь отвечать, что ли? Да, я председатель. Но эту должность я не выпросил себе, сами избрали. А если недовольны, то, пожалуйста, снимайте, ради бога… Может, вы мне канцелярию дали или у меня печать есть… Нет! Даже исполнителя при себе не имею… А спрашивать с меня все вы умеете… День и ночь не слезаю с седла, сам ношусь по аилу как угорелый, из одного края в другой… А хотел было лошадь сменить из общественного табуна, так меня избили, кое-как ноги унес… И нет, чтоб кому-нибудь вступиться, помочь! — Мендирман обратился к Исаку: — Товарищ уполдомоч, прошу вас, слезно умоляю: прикрепите ко мне милиционера с наганом, иначе не остаться мне в живых, — народ тут больно отчаянный…

Исак, углубленный в чтение бумаги, не придал этой просьбе большого значения и ответил, обращаясь ко всем:

— Председатель еще не освоился с работой, надо помогать ему…

Мендирман даже привстал с места, выпирая грудь:

— Спасибо вам, товарищ Термечиков, замолвили хоть словечко… А то куда это годится: сам выезжаю в табун, чтобы сменить лошадь… О какой тут помощи говорить… Черта с два: вместо помощи они кидаются на человека с дубинками… С этим народом нянчиться нельзя, только силу они признают… Среди нас есть и смутьяны-апартунусы! С ними может управиться только такой твердый, как кремень, человек, как товарищ Калпакбаев, а иначе никак нельзя…

Исак только сейчас оторвал голову от бумаги и, сурово нахмурив брови, спросил:

— Вы думаете, что Калпакбаев правильно ведет работу?

Мендирман оробел, запнулся.

— Не бойтесь, говорите прямо!

Глаза Мендирмана забегали, и, не зная, как быть, он решил идти напропалую: «Буду хвалить Калпакбаева, авось да и угадаю».

— Я темный, безграмотный человек, товарищ Термечиков, — заговорил он, оправдываясь, — если что скажу не так, не осуждайте! По-моему, товарищ Калпакбаев твердый, как кремень, джигит, настоящий большейбек. Если бы не его стойкое мужество, то нам, хоть век колотись, не удалось бы заставить народ записаться в списки. И сегодня мы можем с гордостью заявить, что весь аил на сто процентов вовлечен в артель!