Тугельбай Сыдыкбеков - Среди гор

— Не разлучай, аллах, с землей отцов! — проговорил едущий рядом с ним чернобородый.

— Э-э, смертные! — вкрадчиво воскликнул Бердибай. — Дай бог свершиться вашим чаяниям. Как говорится: «Начало хорошего добрый сон». Вот уж три дня, как меня посещают очень хорошие сны… Я все помалкивал, чтоб не вспугнуть их, и радовался в душе… Надеюсь, это к добру!

Старики сбились еще ближе.

— Беке, что же вам снилось?

— В пути разгаданные сны всегда сбываются!

— В прошлую ночь, — начал Бердибай, придавая своим словам какую-то таинственную значимость, — я оделся во все белое и полетел как на крыльях на восток вдоль хребта Ала-Тоо. Долго летел я и наконец опустился на высокую пустынную скалу. О боже милостивый, вдруг раздался над головой какой-то шум. Смотрю и диву даюсь: и с востока и с запада летят навстречу друг другу два огромных орла, напоминающие большие кошмы юрты. Они встретились как раз напротив той скалы, где я сидел. Но в это время, не знаю откуда, вдруг прилетают два голых крылатых младенца. Один из них сел мне на одно плечо, другой — на другое. Тот, что сел на правое плечо, спросил: «О пенде, что вы видите наверху?» Я ему ответил, что вижу двух орлов. Тогда он мне и говорит: «Нет, пенде, это не орлы! Видишь, вон что-то летит с запада? Это айрыплан неверных, чуждых нам по вере. А с востока летит айрыплан правоверных, отстаивающих дело аллаха».

Люди, потрясенные рассказом Бердибая, приглушенно зашептали:

— О могущество аллаха!

— О воля аллаха, что это были за младенцы с крыльями птиц?

— «Теперь, не отрывая глаз, следи за ними, пенде! — сказал крылатый младенец. — Если победит черный айрыплан, то земля покроется мраком, придет конец света. Если же белый победит черного, то земля зальется лучами солнца… Вы, пенде, из правоверных, и, надеюсь, мир озарится светом». Потом он улыбнулся мне и сказал своему товарищу: «Ну, полетели». И они оба, как белые голуби, исчезли в небесной дали…

— О воля аллаха! — в страхе и смятении проговорил белобородый старик.

— Беке, что же стало с айрыпланами?

— В этом-то и соль вся!

— Так вот, — продолжал Бердибай, — только улетели младенцы, как айрыпланы стали кружить в небе, как стервятники над падалью. Они взлетали все выше и выше, а потом начали сшибаться и биться крыльями. Долго они дрались… Но в это время над головой появилось небольшое облачко, величиной с подседельную кошму. Раздался страшный гром, сверкнули молнии, и на землю обрушился жестокий град. Однако вскоре же небо прояснилось — как рукой сняло! Глянул я вверх и увидел, что остался в небе только один белый айрыплан, а черный айрыплан разбитый валялся подле той скалы, на которой я сидел. И вдруг он загорелся большим пламенем, пламя стало взмывать к небу. Кто-то крикнул мне сверху: «Сгоришь, убегай быстрей!» Пока я взлетал в небо, пламя все же успело коснуться меня. По краям моей белой одежды остались небольшие подпалины. Эти подпалины неспроста, я думаю, это приметы той смуты, которая сейчас нависла над народом…

— А кто же эти крылатые младенцы? — озабоченно спросил маленький, горбатый старикашка.

— Да кто? Это никак ангелы! — ответил ему чернобородый.

— Это посланники самого аллаха! — пояснил Карымшак.

Белобородый старик тронул обломком прута куцехвостую кобылу и, покачивая головой, промолвил:

— Не нам разгадывать вещий сон Беке! Такой сон пусть разгадает сам пророк Джакып! Алла-ха-акбар!

Все разом молитвенно вознесли ладони и провели ими по лицам.

Жена Карымшака, Канышай, услышав эти вести, радостная и довольная, громко крикнула над ухом глухой старухи плотника, пришедшей попросить в долг масла:

— Бог смилостивился, байбиче!

Как ни старалась старуха понять, подставляя ухо, но все же не расслышала обращенных к ней слов и сказала, простодушно вздыхая:

— О боже, жеребенок сдох, говоришь?

— Да не-ет же! Бог смилостивился, байбиче, бог смилостивился, говорю!

— А-а? Случилось что-нибудь?

— Артель эту распустят, говорят, байбиче-е!

— О милая, птица села на сарай?

Жена Карымшака беззлобно проворчала:

— О несчастная… Зачем же садиться птице на сарай? Артель распустят, слышишь, байбиче?

Старуха молча кивнула головой.

— Мулле приснился во сне Кызыр-Алейсалам.

— А-а, милая, говоришь, женщина приходила?

— Да нет же, святой приснился ему.

Старуха снова молча кивнула головой.

— Сегодня все, кто живет с именем бога, решили ночью собраться у реки, чтобы принести богу жертву! Ваш старик тоже небось собирается идти туда?

— Вот я и говорю, верба если высохнет, то ее топором не срубишь. Вчера весь день маялся, с горем пополам расколол бревно. Всю ночь кашлял, простыл, видать… Вот я и пришла попросить маслица. Много не надо, с ложку хватит. Только ты не торопи. Бог даст здоровья, он тебе выскоблит чашки из самого лучшего дерева… Стареет мой, согнулся, как кулачок!

— О горе мое, глухота, да она ни одного слова моего не поняла!

— Ну да, — чмокнула губами глухая старуха. — Он-то сам сухонький, как кулачок, а не любит бездельничать, весь день с топориком… А то как же, все вы свои, добрые люди. Никому не откажешь… Один просит лопату смастерить, другой хомут несет на починку… Все времени нет, вот он и задержал твои чашки. Только ты не обижайся, даст бог силушки, сделает он…

Жене Карымшака очень хотелось поделиться своей радостью, и она крикнула старухе на ухо:

— Да что вы, я и не думаю обижаться! Когда сделает, тогда и ладно.

— Ну да, родненькая! Маслица-то мне всего надо с головку ложки. Как же, я не забуду твоей доброты!

— О бедная, ты ей про верблюда, а она про кобылу!

— Хотела я сегодня попотчевать своего старика калмыцким чаем с маслом, больно кашляет он…

— Ну, ну, попотчуй! Мне не жалко, бог даст, хозяйство наше не оскудеет.

Между тем в голове у Канышай зародилась странная мысль: «А вдруг это не глухая старуха плотника, а сам Кызыр-Алейсалам? Что-то тут не то. Ведь говорят же, что святой Кызыр является в облике убогих!»

Старухе показалось, что хозяйка раздумывает, дать ей масла или нет, и она еще раз повторила:

— Да мне всего-то с головку ложки.

— О матушка, не сомневайтесь, я вам наложу полную чашку с верхом. Лучше вы дайте свое благословение! — Сердце Канышай заколотилось, голос задрожал от волнения — о святая мать, покажитесь на страх большейбеку!

— Да что ты, родимая, куда уж мне идти к балчылыку. Ты уж лучше сама дай. Как только разживусь маслом, так и верну…

Канышай в смятении произнесла молитву, затем торопливо встала, впопыхах оттоптав себе подол платья, однако сомнения не покидали ее: «Что-то тут не то. Старуха плотника все-таки с пятое на десятое слышит, а эта совсем глухая. Притворяется, верно, что не слышит, хочет испытать меня. Да что там масло, в таких случаях ничего не надо жалеть… Главное, надо не упустить, получить благословение!»