Тугельбай Сыдыкбеков - Среди гор

— После товарища Термечикова мне почти не о чем говорить. Могу лишь немного добавить. Когда мы находились в аиле в качестве комиссии, нас поразила одна странная особенность. Казалось, что мы попали не в аил, где народ готовится вступать на путь новой коллективной жизни, а в аил старого, темного времени. Ни из чьих уст мы не слышали слов уверенности и надежды. Люди предпочитали отмалчиваться, и если уж вызывались на откровенные разговоры, то обычно недовольно бормотали: «Спасибо начальству — уполдомочу Калпакбаеву! И откуда только вы его раскопали? Не знаем, неужели такими должны быть представители советской власти, или к нам прислали пещерного хана, оставшегося от старых времен? Кто его знает, прав он или нет, а только всполошил весь аил, как осенний вихрь!»

Калпакбаев ехидно спросил:

— Если я хан, то, наверное, уж бросил в зиндан кого-нибудь?

Медетбеков спокойно ухмыльнулся:

— Если бы только в зиндан, то это еще ничего! Говорить обо всем, что мы увидели в аиле, здесь просто нет времени. И, по-моему, об этом достаточно сказано в объяснительной записке комиссии. И все-таки я не могу воздержаться, чтобы не привести здесь одну песенку. Ее нам спел шестилетний малыш. Взрослые, не посмели сами и, как бы ради шутки, заставили спеть ребятишек.

Ну, дальше я не буду читать. Здесь идут не совсем скромные выражения.

Калпакбаев вскочил как обожженный:

— Клевета! Сплетни! Я вторично прошу слова.

Члены бюро неохотно согласились:

— Да пусть уж!

— Пусть говорит!

Лицо Калпакбаева перекосилось от злобы, он яростно заколотил себя в грудь:

— Вот здесь, около сердца, и у меня тоже хранится, как зеница ока, бесценный партийный билет! И я напоминаю присутствующим здесь членам бюро, что перед вами не босяк и не бродяга, а член партии… Я также предупреждаю вас, что в центре есть авторитетные товарищи, которые лично знают меня и чутко отнесутся к моим жалобам. Генеральная политика и директивы партии о стопроцентной коллективизации распыленных среди гор мелких хозяйств и уничтожении кулачества, как враждебного класса, исходят не от нас, — Калпакбаев метнул свирепый взгляд в сторону членов бюро и выбросил в сторону руку, — из Москвы. Я предупреждаю некоторых политически близоруких работников, которые извращают политику партии, подменяя ее какими-то своими местными законами, что чем быстрей будет проведена поголовная коллективизация мелких хозяйств, тем быстрей мы придем к сатсиалу и тем быстрей наступит гибель мирового капитализма. Товарищ Термечиков не имеет права забывать, что промедление с делом коллективизации приносит прямой ущерб темпам строительства сатсиала! Странно, как это он не понимает такой простой истины. Я не могу назвать его действия злоумышленными, но… Конечно, он испытанный партиец, бывший красный партизан… А сейчас председатель волисполкома, мой непосредственный руководитель… И, несмотря на это, я не могу не сказать, что товарищ Термечиков отстает от жизни. Он привержен к старым киргизским обычаям родства. Именно поэтому он взял под защиту апартунуса Саякбаева Сапарбая, выступившего против политики партии, а таких беззаветно преданных, работающих денно и нощно не покладая рук, честных, смелых коммунистов, как я, он обвиняет в политической измене. Это несправедливо, это бесстыдное кощунство, и этим самым Термечиков льет воду на мельницу наших врагов!

— Товарищ Калпакбаев! — раздраженно перебил его Исак. — Чем валить вину с больной головы на здоровую, лучше честно ответьте за свои действия!

— Нет! — нагло ответил Калпакбаев. — Я не признаю никаких обвинений и не доверяю проверке комиссии, которую возглавлял Термечиков. Это комиссия всецело передоверилась тому материалу, который состряпал на меня Саякбаев Сапарбай. Так как это дело большой политической важности, я требую включить в состав комиссии сотрудника ГПУ! Прежде всего надо арестовать ряд враждебных элементов-апартунусов и удалить с ответственных постов некоторых не оправдавших себя работников, срывающих победу сатсиала в аилах!

Словно после сумасшедшего порыва ветра, в комнате наступила глубокая тишина. Конечно, Калпакбаев приписал это своему ошеломляющему выступлению и с нескрываемым злорадством важно опустился на стул.

— Можно ли задать вопрос товарищу Калпакбаеву? — поднял руку Сапарбай.

— Можно, спрашивайте! — разрешил Каниметов.

— Товарищ Калпакбаев!..

— Я не стану отвечать на твои вопросы, малый! Спрашивай у докладчика!

— Товарищ Калпакбаев! — решительно встал с места Каниметов. — Соблюдайте дисциплину! Не забывайте, что вы находитесь на заседании бюро волостного комитета партии, а не на гулянке. Здесь разбирается ваше дело. Речь идет о вас как об ответственном уполномоченном волисполкома и волкома партии, не оправдавшем доверия и допустившем грубые политические ошибки, поэтому вы обязаны отвечать на все вопросы членов бюро и приглашенных сюда активистов!

Секретарь кивнул в сторону Сапарбая:

— Товарищ Саякбаев, что вы хотели спросить?

— Первый вопрос: товарищ Калпакбаев, от кого вы получили указания о приеме в артель баев и кулаков?

— О! Поймал… мальчишка!

Каниметов нетерпеливо постучал по столу:

— Еще раз предупреждаю: вы находитесь на бюро! Встаньте! Отвечайте стоя!

Калпакбаев неохотно встал и отрывисто ответил:

— Я всегда был против принятия баев и кулаков в артель. Ясно тебе, малый?

— Если так, то кто предложил принять в артель баев Шоорука и Киизбая и еще ряд состоятельных хозяев?

— Вранье! Клевета!

Каниметов показал Калпакбаеву листки бумаги:

— А кто поставил резолюцию на этих заявлениях? Вы не узнаете своего почерка?

— Это… Это дело другое!

— Как другое?

— А так! Надо знать, что есть разница между богачом Киизбаем и бедняком Киизбаем. Если он с честным намерением желает вступить в артель, то мы не имеем права толкать его в грудь!

— Хорошо! — проговорил Сапарбай. — Не вы ли дали указание, что все хозяева, годовой доход которых превышает пятьсот рублей, должны подвергаться раскулачиванию, как классовые враги? Если это так, то почему вы сейчас не вспомнили об этих своих словах?

— Да что он? — с высокомерным презрением и ненавистью покосился на него Калпакбаев. — Прокурор он, что ли? Его место, как враждебного нам апартунуса, в тюрьме, а не на заседании бюро. Мало того, он еще устраивает мне тут допрос!

Это было уж слишком. Голос Каниметова задрожал от ярости: